Дар или проклятье

Саши улыбается:

— Тогда докажи.

12

Это вызов, а я не из тех, кто уклоняется от вызовов. Ни в те времена, когда Пол подбивал меня забраться на яблоню или пройти по ограде свинарника, ни сейчас.

Я смотрю на лесной пейзаж, выгравированный на чайном столике, на то место, откуда исчезла бутылочка Рори. Я чувствую разлитое над этим местом волшебство, оно так и мерцает в воздухе. Мы с моими сестрами примерно равны по силе, поэтому мне трудно развеивать их чары. Но, наверно, это легче сделать с колдовством более слабой ведьмы — а Рори, несомненно, слабее меня. Я мысленно отталкиваю ее заклинание, оно трескается, и я снова вижу бутылочку с золотисто-коричневым ликером. «Commute», — думаю я. Но на столе по-прежнему всего лишь бутылка. Я делаю глубокий вдох. Мое колдовство, в лучшем случае, неубедительно.

— Забудь обо всем постороннем и сосредоточься, — говорит Саши.

Я смотрю на нее, ожидая увидеть выражение презрения на ее лице, но Саши улыбается, словно желает мне удачи. Мама никогда не смотрела на меня так, когда мы с ней практиковались. Все, связанное с колдовством, причиняло ей страдания.

Саши права. Финн — пророчество — Елена — новость, что мы с сестрами, оказывается, не единственные ведьмы в городе, — все это вертелось у меня в голове, отвлекая внимание. Я снова глубоко вдыхаю, наполняю свой разум одним-единственным намерением и снова и снова повторяю: «Commuto», — четко и ясно.

И вот на месте бутылки появляется воробушек с коричневыми перьями и белой грудкой. Рори, вскрикнув, вскакивает со своего места.

— Я знала! — Саши торжествующе воздевает руки. — Хорошая работа, Кейт.

— Ничего хорошего, наоборот, ужасно, — протестует Рори. — Птицы разносят болезни.

— Настоящие птицы — да. — Саши отдергивает тяжелые бархатные занавески, распахивает окно, и в комнату врывается холодный воздух улицы.

«Avolo», — говорит она, и воробей, захлопав крылышками, улетает.

— Показуха, — дрожа, ворчит Рори. — И где теперь мой бренди?

Саши смотрит на меня, ее глаза искрятся:

— Поищем в кустах?

— Сколько времени ты уже тренируешься? — спрашивает Рори. Она скидывает туфли и вытягивается на диване, словно мы давние близкие приятельницы и не нуждаемся ни в каких церемониях.

— С одиннадцати лет.

На них это явно производит впечатление; я не уточняю, что почти не практикуюсь в колдовстве с тех пор, как не стало Мамы. Все чары, которые я могу сплести в свои шестнадцать лет, я освоила еще до тринадцати.

— А у меня в тринадцать началось, — говорит Саши. — Во время обеда папенька так яростно распространялся насчет распутности, органически присущей всем женщинам, что я страшно разозлилась, и это пробудило мою колдовскую силу. Я разбила тогда все три зеркала и музыкальную шкатулку, которую Реньиро прислал мне из Нью-Лондона. Потом целую неделю соображала, как все это починить, и все это время мне пришлось выдумывать причины, чтобы не пускать горничных в свою комнату. Я не могла допустить, чтоб папенька думал, будто его маленькая дочурка может вспылить.