Что имела в виду старуха Клавдия, когда, отговаривая его от задумки три года назад, напомнила ему о случае тогда еще пятнадцатилетней давности? «Помнишь? – спросила старуха. – О том даже в газете писали!»
Он помнил. Но историю узнал не из газеты, а от деда: об этом шумела вся деревня. Тогда едва не утонула беременная женщина. Да не просто случайная женщина, а хорошо им знакомая. К счастью, ее спасли. К несчастью, потрясение не прошло для бедняги даром. Говорили, что женщина повредилась умом, а год спустя покончила с собой. Михаил эту историю знал, но ни с кем не обсуждал. Сочувствовал двум девочкам, оставшимся без матери на попечении старой бабки. Они с дедом, помнится, частенько передавали сиротам гостинцы. Пожилая женщина не всерьез сердилась, мол, зачем, сами справятся, но все же брала то миску отборной клубники – побаловать девочек, то пакет наливных краснобоких яблок. То молодой картофель, то еще что с дедова огорода. У них имелся и свой участок, конечно, но когда им было заниматься огородом? Так, выращивали, что могли…
Но почему Клавдия напомнила ему о той истории? Может, просто хотела так указать на то, что он сейчас сам обнаружил, составляя родословные жителей? Но тот случай никак не укладывался в схему.
«Гляди, Михаил, грядут нехорошие времена. Оставь-ка ты это затею», – предрекала старуха Клавдия три года назад, незадолго до его собственной трагедии. Как жаль, как жаль, что он не выслушал бабку до конца! Отмахнулся от ее слов недоверчиво. Расценил их по-своему: старожилы против затеянных им переделок, не хотят пускать в родные места чужаков. Хотя эти места всегда славились гостеприимством.
Поговорить бы сейчас с Клавдией, выспросить, что она знала. Да не поговоришь уже… Одна надежда – на Риту.
1995 год. Ольга
Темнота давно уже зовет ее, гипнотизирует, затягивает в свою воронку. То вкрадчиво шепчет, суля всевозможные блага, то подталкивает к краю пропасти, откуда доносится хохот бесов. Языки пламени адских костров, вырывающиеся из пропасти, лижут черное небо, от жара, кажется, плавится кожа. Она изо всех сил сопротивляется, борется с темнотой, чтобы не упасть в нее. И не падает пока лишь потому, что темнота забавляется, играя с ней, как кошка с мышкой, то отпуская, то вновь накрывая лапой. Потому что знает: жертва от нее не сбежит.
Кто-то трогает ее за ногу. Она опускает взгляд и видит поднятые на нее глаза малышки. Во взгляде крохи – любопытство и ожидание. Но так видится всем тем, кто не знает, что темнота уже расставила фигуры на шахматной доске, предвкушая беспроигрышную игру, просчитала заранее ходы и сделала ставку вот на эту девочку. Вот они, демоны, – в глазах крохи. Светлые глаза ребенка застилает тьма. Расплывается по радужке небесного цвета, ползет дальше чернильными пятнами – до тех пор, пока глаза девочки не становятся полностью черными. Ни белка, ни голубой радужки – сплошная чернота, в которой резвятся-купаются бесы.
Ей говорили, что это дитя – ее. Нет! Это не ее девочка, хоть и помнит она и тяжесть живота, и родовую боль. Этот ребенок – подсадной. Дьявольское семя, выращенное в ее утробе. Она лишь помогла этой дочери тьмы появиться на свет. Какая ирония – ребенку тьмы – на свет. Но не будь света, не было бы и тьмы. Две противоположности мира. Свет и тьма. Добро и зло. А как радовалась она поначалу, когда поняла, что носит под сердцем ребенка! Пока не стала чувствовать, как в ее утробу ночью заползают змеи, сворачиваются там клубками. Когда она впервые ощутила скользкое холодное прикосновение к животу, закричала от ужаса. Откинула одеяло, тронула рукой выросший живот. Нет, никого сверху нет, хоть она и готова была поклясться, что мгновение назад ощутила холодное прикосновение к коже и затем – скользящее движение. И острую, но короткую боль в области пупка. Что-то заползло к ней в живот – она могла поклясться в этом! Но если сказать кому, ей не поверят. Решат, что это просто страхи, свойственные беременным. А может, и кошмарный сон. Ей и самой хотелось поверить в последнее, но, увы, от подобных ощущений она просыпалась не однажды. И каждый раз, вскрикивая от боли и ужаса, пыталась первым делом нащупать выключатель и зажечь свет. Но лампочки то оказывались перегоревшими, то взрывались.
Осознав, кого вынашивает, она попыталась избавиться от этого груза. Но ей не дали. Заперли в помещении. Люди в белых халатах невольно оказались посредниками тьмы. Под их контролем появилась на свет эта дочь дьяволицы… Растет, с каждым днем набирая силу. И никто не знает, какая страшная «бомба» заложена в этой девочке…
Нет, нет. Нельзя допустить, чтобы зло, заключенное в тельце почти годовалой девочки, выросло, распустило щупальца, разрослось, накрывая темнотой мир. Выпивая краски, глуша звуки, поглощая ароматы, оставляя без чувств. Наполняя опорожненные сердца безысходной тоской, иссушая души. Нет!
А девочка доверчиво идет к ней на руки, смеется, прижимается к груди. И пахнет от нее так сладко – ванилью и сливочным печеньем. Малышка… «Доченька», – вдруг шепчут губы, а сердце щемит от любви, и нежность наполняет душу… Нет! Не нежность это, а змеи. Обман, которым тьма пробует одурманить ее. Не выйдет!
Таким крепким объятием прижала бы она к себе родную дочь в момент опасности. Но не дочь она прижимает, а будущую жрицу тьмы. Малышка, почувствовав неладное, завертелась, пытаясь освободиться. И, не справившись, заревела.
– Да тише ты!
Шаг, другой – к окну, потом – на подоконник. Одной рукой так сложно открыть заевший шпингалет. Но вот в открытое окно врывается волна звуков…
– Ольга! – раздается так не вовремя испуганный оклик. – Да что же ты, негодная, задумала?!
Не успела. Замешкалась, и вот… Вырвали у нее из рук девочку с затопленными темнотой глазами. И ее саму стянули вниз, связали, усмирили, хоть она и сопротивлялась изо всех сил. Дьявольские слуги… Везде они. Везде, везде!
… Как жаль, что не удалась ее попытка. Как жаль… Тьма теперь взяла ее под особый контроль. Опутала тугим коконом, привязала к кровати. Следят за ней. Следят. Но она найдет способ обхитрить тьму и вырваться…
Утро началось с криков. Чьи-то голоса, разговаривающие на повышенных тонах, ворвались в сон бравыми спецназовцами, вызывая суматоху и растерянность. Похоже, кто-то ссорился, и Рита спросонья испугалась, что выясняющая отношения пара – Иван и Таня. Но это было так на них не похоже… Они вообще никогда, насколько она знала, не ссорились. Да даже если бы между ними вдруг пробежала кошка, они не стали бы выяснять отношения при посторонних. А кто-то, кто затеял ссору, уже кричал не где-то в отдалении, а рядом, будто стоял под дверью спальни Риты и Лики.
– Ну и иди, иди, куда хочешь! Подумаешь, королева! – зло выкрикнул мужской голос. – Только не жди, что я потащусь за тобой – возвращать и уговаривать!