– Холодно, детка. Холодом веет. Не любовь это. А сердце у тебя горячее и беспокойное – чувствую. Любовь в нем поселилась. Думай о ней. Она тебя спасет.
– Егор, – выдохнула вдруг Ника. – Егор. – Ледяной панцирь, сковывающий ее тело, принялся таять.
– Вот и славно, – улыбнулась бабка. – Пусть любовь тебе сил даст…
Она поднялась с колен и, развернувшись к свече, гневно погрозила пальцем в ее сторону:
– Сидеть тебе взаперти, ироду, вечно!
И исчезла так же внезапно, как и появилась.
XV
Ника медленно, нехотя, разлепила тяжелые веки. В глаза ей ударил неожиданно яркий свет, девушка недовольно наморщила нос и зажмурилась. И в ту же секунду услышала рядом с собой обрадованно-встревоженный голос:
– Пришла в себя!
– Кто здесь? – вымолвила она. Голос, с трудом вырвавшийся из сухого и шершавого, будто обработанного наждачной бумагой горла, оказался сиплым, словно простуженным.
– Егор.
Его теплая ладонь накрыла ее кисть и легонько пожала пальцы.
– Пришла в себя? Очень хорошо! Сейчас позову доктора, – раздался незнакомый женский голос.
Ника вновь предприняла попытку открыть глаза, но, как и в первый раз, зажмурилась от света.
– Выключите свет! Глаза режет, – попросила она.
Егор встал, сделал несколько шагов, щелкнул выключателем и вернулся обратно.
– Так лучше? – Забота в его голосе была искренней. Как и тревога.
– Да, спасибо. – Ей удалось наконец-то открыть глаза. Взгляд уперся в выкрашенную в зеленый цвет стену с осенним пейзажем, затем скользнул по кожаному дивану, стоявшему прямо под картиной, задержался немного на приспущенных жалюзи на большом, в половину стены, окне, с интересом обвел пустое кресло, столик, на котором стояли корзина с фруктами и ваза с цветами, деревянную спинку кровати, прозрачную трубочку капельницы, тянущуюся к ее бледной и худой руке. И, наконец, остановился на Егоре, сидящем возле кровати.
– Я в больнице?
– Да. В клинике. Я тебя привез сюда вчера утром.