Небеса ликуют

Как труп.

Как топор дровосека.

— Топоры-ножи-ножницы-сечки! Точу-вострю-полирую! Я невольно оглянулся — здоровенный чернобородый детина в рваной куртке и такой же шляпе лихо крутил ножной привод, легкими движениями поднося к вертящемуся точилу огромный нож. Здесь, у входа в гостиницу, вечно крутится всякий люд: зеленщики и возчики поутру, разносчики и торговцы — ближе к полудню. Кажется, настал час точильщиков.

— Вострю-полирую! Эй, синьор, а не затупилась ли у вас шпага?

Лицо точильщика тонуло в вечерней тени. Рукам повезло больше — на них как раз падал свет из окна. Я мельком отметил, что у ножа приметная рукоятка — костяная, с углублениями для пальцев и двумя большими медными заклепками.

— Так как насчет шпаги, синьор? Шпаги-палаши-кинжалы вострю-полирую!

Я покачал головой и взялся за рукоять двери. Поздновато же чернобородый ищет клиентов! Или его клиентура как раз ночная?

— Ножи-заточки — друзья средь темной ночки! Плати байокко — навострю на два срока!

Да он весельчак!

* * *

Громкий голос шевалье дю Бартаса был слышен даже в конце коридора. Первая мысль оказалась не из самых удачных: наш хозяин, отчаявшись получить долг, велел принести «испанский сапог» прямо в номер.

Бурбон, Марсель увидя, Своим воякам рек…

Слава Господу в вышних, ошибся. Доблестный шевалье всего-навсего распелся.

О, Боже, кто к нам выйдет, Лишь ступим за порог? То спуски, то подъемы, Ах, горы не легки!..

Я постучал и заглянул в комнату. Шевалье дю Бартас восседал за столом, пустой кувшин приткнулся к ножке стула, кубок — тоже пустой — стоял вверх донышком, наводя на грустные мысли.

Дошли, но даже дома Свистели в кулаки!

Стась Арцишевский, когда мы с ним в очередной раз дегустировали aqua ardiente, рассказывал, что пушкарям перед залпом следует открыть пошире рот, дабы не оглохнуть. Я уже собрался последовать его совету, но песня смолкла, и я так и не узнал, что стало дальше с вояками славного принца Бурбона.

— Ужинали, синьор дю Бартас?

Его вздох напоминал отзвук дальней канонады, и я невольно посочувствовал славному шевалье. Кажется, не только солдатам принца довелось свистеть в кулак.

— Тогда я закажу ужин прямо сюда, а вы пока расскажете.

— О, мой дорогой друг! — прочувствованно воскликнул дю Бартас. — Поистине вы меня спасаете от лютой смерти, ибо наш каналья хозяин окончательно потерял всякий стыд и определенно решил заморить меня голодом. Ну почему в этом городе никто не дает в долг? Проклятые итальяшки! Хуже них — только испанцы, будь они трижды…

Тут он взглянул на меня и осекся.

— То есть, мой дорогой де Гуаира, я ни в коем случае не имел в виду вас… Меня?

— Извините, ради Бога, сам не знаю, как это язык повернулся…