Небеса ликуют

22
18
20
22
24
26
28
30

Я не был на его месте. К счастью. У меня не хватило бы сил на такое. Нет, не на атаку беззащитного Киева, не на резню и погром. На большее — перестать быть трупом, топором, кистенем в чужих руках.

Секира вырвалась — и ударила дровосека. Брат Паоло Полегини узнал о замысле мессера Сфорца…

А я не понимал! Не мог догадаться, почему киевская миссия была так спокойна! Почему даже зимой високосного 1648-го брат Сфорца слал в Рим заверения в том, что все скоро образуется! Он не боялся бунта, не страшился того, что capitano Хмельницкий собирает войско, зовет на помощь хана, ведет переговоры с Москвой и турками.

До осени 1648 года в Варшаве и Чигирине думали договориться. Зимой стало ясно, что договариваться не о чем. И тогда брат Сфорца приказал позаботиться о клещах. Стоило лишь дождаться весны, зеленой травы и первых листьев. И тогда ударили бы колокола…

«Согласно предписанию куратора миссии монсеньора Джеронимо Сфорца. Воеводство Киевское. Начало работы — март 1642 A.D. Цель: пресечение эпидемии безумства, в особливости же на религиозной почве…»

Наивный брат Паоло!

Не пресечение — уничтожение. Десятки тысяч безумцев затопили бы страну, передавая свое безумие дальше, до самых польских кордонов. И тогда колокола бы вновь заговорили — но уже по-иному. Коронное войско железной поступью двинулось бы вперед, заливая кровью Русь.

Страшная работа велась уже без ведома брата Полегини. Но он узнал — уже весной, когда до колокольного звона оставалось всего несколько дней…

…И тогда хлопы подступили к киевскому перевозу. И встретил их там Павло Полегенький, казак бывалый, с которым было все сговорено. Убивали всех — чтобы не спасся кто-то из знающих.

…Кроме брата Алессо. Бывалый казак пощадил друга, помог бежать.

А может, Полегини не столь и наивен? Бог весть какие сребреники мог предложить ему capitano Хмельницкий! В одном из докладов Джеронимо Сфорца вскользь упомянул о своей «размолвке» с братом Паоло.

Из Общества трудно уйти. Тысячи невидимых нитей держат каждого из нас, сплетаясь гордиевым узлом. Трудно — но все же возможно.

Брахман разрубил гордиев узел.

* * *

— Дорогой де Гуаира! А не сыграете ли вы нам? Здесь, под навесом, сухо.

— О чем вы, шевалье? Впрочем… Прикажите принести гитару!

— Ага!

Теплое сухое дерево под руками… Что играть? А, все равно, пальцы сами найдут дорогу среди струн!

Там, на берегах Парагвая, музыка всегда была с нами. И не только потому, что кадувеи и маскира не трогали тех, кто играл на флейте или лютне.

Наша музыка несла мир, несла слово Божье. Мог ли я тогда подумать, что в далекой Индии брат Паоло Брахман тоже примеряется к дудочке!

Не Божья работа!