Суровый? Насколько я помню пана каштеляна, это еще мягко сказано. Даже не поднял дочь, когда она упала перед ним на колени.
— Она просит твоего суда, дядя…
Я задумался. Великий дух Тупи суров — зато несправедлив.
— Значит, мои родичи — в моей власти? В полной власти?
— Да…
В ее голосе теперь звучал страх. Я неторопливо поднялся, оправил черкеску.
— И мое слово неотменимо?
— Дядя Адам!
Анна-Станислава вскочила, бросилась ко мне, и я с трудом успел поднять ее, не дав упасть на колени.
— Дядя, прошу тебя, пожалей ее! Пожалей! Я знаю — ты ксендз, ты езовит, вы никого не прощаете… Но — пожалей! Я покачал головой.
— Мне понадобится кнут. Нет, два кнута. И соли — побольше. И еще «кобыла», знаешь, такая деревянная, с ремнями… Она побледнела, закусила губу, но я был тверд.
— И свеча — большая, в локоть, чтобы время засечь.
— Но Ядвига!..
— А при чем здесь панна Ружинска? — поразился я. — Все это — для каштеляна гомельского!
…Моя племянница никогда не смотрела действо об Илочечонке!
Одна девица стелила постель. Вторая топталась рядом, время от времени поглядывая на меня. Пухлые губы многообещающе улыбались.
— И цо пан кнеж ще пожелают? Кажется, мне ко всему еще полагался гарем. Девицы переглянулись, та, что с пухлыми губами, медленно провела ладонью по высокой груди.
— Постелили? Брысь!
Я захлопнул дверь и с тоской оглядел опочивальню. Все это напоминало дом Дзаконне, особенно кровать. Я сбросил перину на пол, кинул сверху плащ.
Куда ты попал, Илочечонк?
ebooksa