— Ехать надо, пан Адам! Ждет кнежна!
На этот раз карету не подают, но на конских чепраках — все тот же герб, когда-то остановивший меня на шумной римской улице. Грозный Гиппоцентаврус, в давние годы пожалованный моему веселому предку, Остафию Романовичу, его дружком, крулем Жигимонтом-Августом.
— То едем, пане Адам? Площадь пуста. Comedia finita. Едем!
— Ты, дядя, совсем как ребенок! Ну кто сейчас по городу ходит, скажи, пожалуйста? Да еще без гайдуков, без понту!
Востроносая девчонка, кнежна Анна-Станислава, дочь кнежа Михаилы, была явно недовольна своим непослушным родичем. Я невольно залюбовался ею. Без меховой шапки, в которой моя племянница впервые предстала передо мной, она казалась совсем маленькой. А ведь дочери моего покойного брата уже восемнадцать, скоро замуж отдавать!
— Все! Пошли в дом! Сначала обедать, а потом… Ну, дядя, почему ты такой непослушный?
Я становлюсь послушным и покорно позволяю делать со мною, что ее душе угодно. Отправить переодеваться («ну хоть бы кунтуш надел, дядя!»), затем — вести меня в обеденную залу («знаю, что неудобно, но это княжье кресло, тебе в нем сидеть»!).
Я не обижаюсь. Мой брат Михайло умер шесть лет назад, и девочке самой пришлось взять в свои маленькие руки огромные владения Горностаев. Руки оказались крепкими.
Шесть лет назад Конгрегация попросила меня составить доверенность на управление всем моим имуществом. Тогда я удивился — все, что мне полагалось после смерти отца, я отдал Обществу еще в коллегиуме. Я не знал, что теперь речь шла о майорате: о Горностайополе, необозримых землях в Литве и Польше, дворцах — в Вильне, Кракове, Ейшишках (так и не удосужился узнать, где эти Шишки!).
Анна-Станислава не отдала отцово наследство Обществу. Бумаги ничего не значили. По Литовскому Статуту, все оставшееся после брата Михайлы принадлежало мне — кнежу Адаму.
Мне — живому. А Общество, как известно, наследует своим сыновьям.
О смерти брата мне так и не сообщили. А потом Илочечонка вызвали из Прохладного Леса.
А я еще удивлялся!
— Извини, дядя, из-за этой проклятой войны приходится обедать словно последним мугырям!
Я содрогнулся. И не только из-за того, что было на столе. Не от золота блюд и чаш, не от молчаливого усача за моим креслом («ты же кнеж, дядя!»). Поражал дом. В Риме приходилось бывать в гостях у кардиналов, даже к двум герцогам довелось заглянуть. Но такое!.. А киевский дом Горностаев, как мне объяснили, вовсе и не «княжий» дом, а тем более не дворец. Вот в Ейшишках!..
Свят-свят!
— Дядя! Я же тебе говорила, не наливай себе вина! Тебе нальют, понимаешь? У нас даже шляхтичам загоновым на обедах вино хлопы наливают!
Я отдернул руку от серебряного кувшина и с тоской поглядел наверх. Под самым потолком удобно расположилась семейка пузатых и щекастых Амуров — необыкновенно уродливых, зато с ног до головы покрытых золотом. Тот, что с краю, показывал мне язык.
Я не удержался — ответил.
— Дядя!!!