Некоторый перелом обозначился в начале 90-х, когда появилось желание писать «большие тексты». Третьей попыткой оказался роман «Преступившие», который привлек некоторое внимание одного из самопальных издательств. С четвертой попытки (вЛ 995 году) роман был издан в сборнике «Книга Небытия», после чего писатель Андрей Валентинов был явлен миру. С тех пор и пошло».
В настоящее время А. Валентинов является автором восемнадцати романов (три из них написаны в соавторстве), сборника стихов и нескольких рассказов и коротких повестей, написанных в жанре юмористического детектива.
Говорить о генезисе валентиновской прозы довольно сложно. Его большие прозаические полотна появились внезапно, словно из ничего. На наш взгляд, было бы неправомерным искать корни романов Валентинова в повестях и рассказах из «супертриллера» «Покойник низкого качества» (1996). Написанные в 1970—1980-х годах и посвященные похождениям комиссара Фухе, они представляют собой не более чем шутку. Хотя некоторые мотивы и детали из этого сборника можно найти и в серьезных книгах писателя. Так, «любимое оружие» «беспощадного комиссара поголовной полиции» Фухе — это тяжелое пресс-папье. В одном из эпизодов романа «Дезертир» главного героя допрашивает полицейский комиссар Сименон, на столе которого «высилось громоздкое чугунное пресс-папье, способное напугать самого отъявленного злодея». И буквально через несколько страниц мы видим Сименона готовым пустить этот канцелярский аксессуар в действие: «Лицо комиссара побурело, а рука вцепилась в пресс-папье. Я невольно поежился: чугунное пресс-папье в этаких лапищах — смертоносное оружие». Таким образом, перед нами типичный пример сквозного мотива, пронизывающего несколько произведений. Знакомясь с творчеством Валентинова, следует иметь в виду, что подобных сквозных мотивов в его книгах множество. Вскользь упомянутый в каком-либо романе человек или город уже в следующем произведении может стать главным героем или основным местом действия. Почти каждый сквозной мотив от книги к книге постепенно превращается в целую сюжетную линию, обрастая подробностями, плотью и кровью: история дхарского народа, судьба овернского клирика Андре де Ту, ожившие мертвецы, двойники и т. п. Наличие подобных приемов объединяет сочинения Валентинова в некий огромный цикл, не исключением из которого являются даже стихотворения. Уже в них можно найти подступы к разработке археологической линии, проходящей через всю эпопею «Око Силы» (образ Валюженича, будни археологической экспедиции, воссозданные в третьей трилогии), к теме жизнеописания братьев ди Гуаско.
Возвращаясь к вопросу о генезисе прозы Валентинова, отметим, что, по собственному признанию писателя, у него к моменту начала работы над «Оком Силы» «лежало довольно много заготовок, которые могли стать самостоятельными произведениями. Но так вышло, что они удачно нанизались на общий стержень». И все же восемнадцать романов за пять лет, причем средний объем каждого равен 20—25 печатным листам, — это не так уж и мало. Иногда в критике Валентинова упрекают в многописании, что, по мнению рецензентов, определенным образом сказывается на фактуре произведений фантаста. Ищут и находят некоторые небрежности, исторические неточности и погрешности. Частично гіонять и объяснить «феномен плодовитости» прозаика можно, заглянув в его творческую лабораторию. «Каждая вещь, — поясняет он, — обдумывается очень долго, по два, по три года. Количество переходит в качество, когда я начинаю слышать свой текст. Я его все время проговариваю, это продолжается примерно месяц. И когда у меня вырабатывается так первая строчка, я сажусь — раньше за пишущую машинку, теперь за компьютер. Каждый роман пишу примерно за сорок дней. Моя ежедневная норма — шесть «вордовских» страниц. Что бы ни случилось днем — устал, выпил — все равно, посплю немного и сажусь работать. Пишу легко. Иногда кажется, что в год мог бы написать гораздо больше. Но зачем?»
Проблема же неточностей и небрежностей в книгах Валентинова, муссируемая критикой и в особенности читателями — участниками эхоконференций в сетях Internet и FidoNet, по нашему мнению, напрямую связана со сложным вопросом о жанровой природе сочинений писателя. Что это: исторические романы с элементами детектива и фантастики, блестящие образцы которых в свое время создали Н. Кукольник, А. Беляев, В. Владко, А. Казанцев? Или же перед нами романы тайн и ужасов в духе М. Шелли, Б. Стокера и Д. Зельцера? Кое-кто усматривает в Валентинове последователя В. Головачева с его циклом «Запрещенная реальность». Можно было бы вспомнить и мистические сочинения А. Дюма, Н. Греча, М. Загоскина, книги Р. Желязны.
Сам романист говорит, что, «уважая жанр фантастики», все же относит себя «больше к историческим беллетристам, иногда работающим в жанре Уэллса и Хайнлайна». Д. Громов и О. Ладыженский не без оснований определяют жанр, в котором работает А. Валентинов, термином «криптоистория», то есть «тайная (или скрытая) история». (В дальнейшем мы также будем использовать данный термин.) Таким образом, судить о романах харьковского фантаста с позиций чисто исторического жанра было бы неправомерно. Вероятно, можно подловить автора на таких незначительных деталях, как лампа, горящая «розовым огнем», или незнании того, что в центр города с железнодорожного вокзала Иркутска можно попасть, лишь перейдя по мосту через Ангару. Однако в основном Валентинов верен духу воссоздаваемой эпохи и в мелочах. «Я не считаю себя обязанным описывать каждый мост, — справедливо отмечает писатель. — Работал, как всякий нормальный историк. В мемуарах отыскивал названия улиц, что где находилось. Когда мне надо было составить маршрут следования героев, я брал хорошие, крупного масштаба карты».
Дебютом Валентинова-романиста стала девятитомная эпопея «Око Силы». Структурно цикл разбит на три трилогии: 1-я — «Волонтеры Челкеля», «Страж раны», «Несущий свет» (за нее романист был удостоен премий «Старт-97» и «Фанкон-97») — повествует о событиях 1920—1921 годов; 2-я — «Ты, уставший ненавидеть», «Мне не больно», «Орфей и Ника» — рассказывает о 1937—1938 годах; 3-я — «Преступившие», «Вызов», «Когорта» — посвящена 1991 — 1992 годам. Интересно, что создавались части цикла не в той последовательности, в которой они выстроены хронологически. Первой была написана заключительная трилогия, где все сюжетные линии получают свое завершение. И лишь потом писатель приступил к работе над началом. На порядок написания частей указывает и особый прием: в названиях книг 3-й трилогии, писавшейся первой, присутствует одно слово, в названиях книг 1-й трилогии, создававшейся второй, мы видим два слова, и, наконец, названия книг 2-й трилогии, написанной последней, состоят из трех слов.
Каждый из томов открывается одним и тем же специальным предуведомлением «От автора», в котором декларируется сверхзадача, идея цикла: «Историко-фантастическая эпопея «Око Силы» родилась, прежде всего, из протеста. Автор не принял и не признал того, что случилось с его страной в XX веке — ни в 1917-м, ни в 1991-м. Протест вызывает не только чудовищный эксперимент, десятилетиями ставившийся над сотнями миллионов людей, но и то, что истинные виновники случившегося до сих пор остаются неизвестными, имея все шансы навсегда скрыться за умело выстроенными декорациями. Автор — историк по профессии — признает свое бессилие дать правдивый ответ на вопросы, которые ставит «век-волкодав», но оставляет за собой право на фантастическую реконструкцию некоторых ключевых событий, основанную на вполне реальных и достоверных фактах. Вместе с тем автор уверен, что подлинная история страны, стань она известной, показалась бы еще более невероятной». Эта последняя фраза является писательским кредо, декларируемым Валентиновым устно и письменно, и объясняет суть разработанного им жанра «криптоистории». Итак, отправной точкой становится какое-то историческое событие. Однако истолковывается оно отнюдь не в традиционном духе, не так, как его преподносят учебники и научные труды по истории.
Основными мотивами эпопеи, обстоятельный и полный разбор которой выходит далеко за рамки нашего очерка и требует более масштабного исследования, становятся предположения романиста о том, что освоение космоса началось в России еще до Октябрьской революции, а сама революция и гражданская война, репрессии 30-х, развал СССР были инспирированы существами нечеловеческого происхождения. В принципе идея эта не нова для русской литературы. Еще в 1830-х годах русский писатель М. Н. Загоскин создает роман «Искуситель», в котором одним из активных участников Великой Французской революции, приехавшим в конце XVIII века в Россию сеять смуту в душах юношества, был сам Сатана. Хотя Валентинов утверждает, что, показывая своего Агасфера — Вечного, стоящего во главе сонмища вампиров и оборотней, он не имел в виду «классического Сатану». «И речь идет не о марсианах. У меня действуют силы разумные, но нечеловеческие. Как ученый, я допускаю участие их в истории, хотя в обозримом прошлом не вижу их реальных следов. Но почему не предположить существования в очень далеком прошлом иных, нечеловеческих цивилизаций? Это вполне возможно, в том же Коране об этом подробно рассказывается. Что получилось реально в семнадцатом году? Несколько десятков озверевших от теории интеллигентов взялись спасать человечество. Я просто решил, что эти интеллигенты могут быть и нечеловеческого происхождения».
Образы «нелюдей» у романиста получились достаточно убедительными. Они зримы и узнаваемы. И если в 1-й трилогии лишь в самом конце начинаешь подозревать, что Агасфер скрывается под маской Председателя СНК В. Ульянова-Ленина, то уже во 2-й части эпопеи нет сомнений, что Вечный надел новую личину и «товарищ Иванов» — это не кто иной, как И. Сталин. Парадоксальность ситуации усиливается, когда читатель знакомится с «подпольным Политбюро», возглавляемым «товарищем Чижиковым» (также один из партийных псевдонимов И. В. Джугашвили). Получается, что в одно и то же время, в одном и том же месте (а не в параллельном мире) существуют два Сталина. Один настоящий, старый большевик, помогающий будущим жертвам скрываться от репрессий. И другой — нелюдь, в духе Фантомаса скрывающийся за известной всем маской, эти репрессии организующий. Что это? Еще одна вариация на тему известного советского мифа о «добром товарище Сталине», не ведавшем, что его именем в Советском Союзе освящался разгул террора? Вряд ли. А. Валентинов слишком умен и тонок, чтобы опускаться до подобного рода мифотворчества. Он просто уважает своего читателя, оставляя за ним право на домысел, на сотворчество. Это становится очевидным, когда, знакомясь с 3-й трилогией, пытаешься ассоциировать Агасфера с реальными лицами новейшей истории России. Ужели Вечного следует называть теперь Борисом Николаевичем Ельциным? Напрашиваются аналогии с попытками Пьера Безухова «просчитать» с помощью каббалистики нечеловеческое происхождение Наполеона Бонапарта. И вновь романист виртуозно уходит от прямого ответа, предоставляя право выбора самому читателю.
Наиболее удачным, на наш взгляд, в когорте Вечного вышел образ Всеслава Волкова. Это развивающийся, психологически убедительный персонаж, знакомый еще со страниц «Слова о полку Игореве». Князь-оборотень Всеслав Брячиславич Полоцкий, погубивший свою бессмертную душу волхвованием, никак не может успокоиться. Он вновь и вновь идет навстречу противнику в надежде, что найдется наконец тот, кому суждено его остановить.
Естественно, есть в романах и добрые силы, помогающие положительным героям в их ратоборстве с неприятелем. Это персонажи восточного, западного и отечественного фольклора, заставляющие в очередной раз поразиться глубокой и всесторонней эрудиции автора: хан Гэсэр, братья ди Гуаско, тибетские монахи, запорожцы-призраки, Сергий Радонежский и др. Явно следуя законам компьютерных игр (время диктует симбиоз, проникновение в литературу современных технологий), писатель разбрасывает по всему пространству повествования всевозможные артефакты, которые герои должны собрать для того, чтобы победа над врагами давалась им легче: рог Гэсэра, ножны Эскалибура и сам знаменитый меч короля Артура, перстень духов. Подобная поэтика валентиновских романов позволила И. Феоктистову сопоставить их с фильмами об Индиане Джонсе: «Совпадения налицо: тут и там герои, чтобы спасти свои жизни и само мироздание, должны искать чудесные предметы, реликвии седой старины, обладающие магическими свойствами».
И все же главными героями эпопеи являются не навьи силы, а реальные люди. В первой трилогии, как верно подметил В. Владимирский в статье «История и фантастика», А. Валентинов «главным предметом исследования сделал эволюцию взглядов двух человек (белогвардейского капитана Ростислава Арцеулова и красного комиссара Степана Косухина. — И. Ч.), изначально принадлежащих к противостоящим лагерям, но постепенно постигающих природу сил, приведших страну к хаосу гражданской войны, и понимающих всю нелепость вооруженного противостояния сторонников различных идей». Героями второй трилогии стали сотрудники НКВД (Сергей Пустельга, Михаил Ахилло) и их жертвы (Юрий Орловский, писатель Бертяев, прототипом которого, несомненно, был М. А. Булгаков, с романом которого «Мастер и Маргарита» ведет полемику Валентинов, Ника), хотя разделение на «жертв» и «палачей» здесь чисто условно. По словам того же В. Владимирского, «автор сумел удержаться на некой невидимой грани, не сдавая все карты в руки одной из сторон... Сотрудники карательных органов, встречающиеся среди центральных героев романов, выглядят едва ли не более неприкаянными и несчастными, чем вчерашние — или завтрашние — жертвы НКВД. Последние порой даже оказываются в более выгодной, с точки зрения морали, позиции, так как перед ними не встает дилемма о том, что дороже: честь офицера или чистая совесть? А ведь для ее разрешения существует.только один проверенный способ. Несмотря на вполне законное искушение выставить палачами и подонками всех «бойцов невидимого фронта», герои Валентинова остаются в равной степени реалистичными, а их поступки — вполне психологически достоверными». То же можно сказать и о героях трилогии о 1991—1992 годах: Николае Лунине (образ явно автобиографический, имеющий много общего с судьбой самого автора), Фроле Соломатине, Михаиле Корфе.
Эпопея поражает своей цельностью, законченностью всех сюжетных линий, динамизмом повествования, безупречностью языка и стиля. Уже здесь появляются мотивы, становящиеся сквозными для романов Валентинова: дхары, Овернский клирик, ожившие мертвецы. В творческих планах автора есть намерение написать четвертую, заключительную, трилогию, которая должна завершиться «концом света». Правда, после выхода в свет дилогии «Нам здесь жить» писатель, намекнувший, что Армагеддон уже произошел, и доведший до конца историю дхарского народа, полагает, что уже частично реализовал свой замысел.
Следующие три романа («Серый Коршун», «Овернский клирик»,и «Дезертир») не входят ни в какие циклы, хотя и в них присутствуют сквозные мотивы (прежде всего эпизоды из жизни дхарского народа), связывающие произведения между собой. В жанровом плане «Серый Коршун» и «Овернский клирик» — это историко-фантастические детективные триллеры. Правда, первый из них — детектив без детектива, зато второй обладает всеми необходимыми компонентами криминального жанра.
В основу «Серого Коршуна», действие которого разворачивается в Микенах в XIII в. до н. э., положен прием, обыгрывающий частичную амнезию главного героя, столь удачно использовавшийся Ф. Фармером и Р. Желязны. Возвратившийся на родную землю бывший вавилонский наемник Клеотер волею случая оказывается вовлеченным в заговор и в результате дворцового переворота восседает на микенском престоле. Однако все вокруг настолько запутано, что герой начинает расследование, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг. Тем более что ему прямо и косвенно намекают на то, что венец ванакта он носит не без права. Так кто же он, «серый коршун»? По законам жанра писатель до самого конца держит нас в напряжении. Но прямого ответа на вопрос Валентинов не дает, вновь предоставляя читателю право самому выбрать устраивающий его вариант финала.
Роман очень познавателен. Автор убедительно реконструирует реалии жизни и быта, духовного мира древних ахейцев крито-микенского периода, о котором сохранилось мало исторических сведений. Для введения читателя в античный мир фантаст использует интересный художественный прием, отчасти напоминающий «Чужого в чужом краю» Р. Хайнлайна. Мы воспринимаем все глазами почти инопланетянина, то есть человека трезвомыслящего, рационального, воспитанного на более высокоразвитой культуре. Клеотер — столичный житель, оказавшийся в глухой провинции. Здесь все подчинено несколько иному ритму, иным законам.
В творчестве Валентинова впервые звучит мотив «двойного зрения», которое в дилогии «Нам здесь жить» получит «научное обоснование» и будет названо «теорией адаптации Семенова—Зусера». Клеотер, родившийся в Микенах, но покинувший их еще в детстве, глубоко чужд окружающему его миру. Он не видит и десятой части того, что видят обыкновенные ахейцы. Те, например, уверены, что вокруг них живут боги, кентавры, циклопы и прочие мифологические персонажи. Для серого же коршуна все это лишь сказки экзальтированной толпы. Таким образом, автор как бы превращает роман из фантастического в реалистический. Кентавров, сатиров и дриад на самом деле нет. Они только плод воображения. Подобная точка зрения примиряет ванакта с действительностью, заставляя относиться к своим подданным как к взрослым детям. Лишь однажды второе зрение открывается и у Клеотера: «Я чуть не попятился. Вместо Телла у огня пристроилось жуткое чудище — получеловек-полуконь с людским торсом и лошадиным телом. Иппоандрос... ...Тея убрала руку, и все приняло прежний вид.... Я нерешительно оглянулся. Иппоандросы, киклопы, наяды с дриадами... Что это? Безумный бред дикарей — или мир, который не позволяет увидеть Тот, в Кого я верю? Но мне жить в этом мире». Так кто же прав в этом споре? Клеотер предпочитает не мудрствовать лукаво, спрятавшись в сиянии ауры Единого. Он не решается расстаться со своей самобытностью и стать настоящим ахейцем. И даже в эпилоге мы видим его, уже прожившего долгую жизнь среди греков, все таким же «чужим в чужом краю».
Мотив «двойного зрения» развивается и в «Овернском клирике», по нашему мнению, одном из наиболее интересных произведений А. Валентинова.
За внешней динамичной и увлекательной фабулой книги (расследование таинственного исчезновения и убийства) скрыта глубокая и важная тема — зарождение в недрах мрачного средневековья гуманистической философии эпохи Возрождения. Главному герою, монаху аббатства Сен-Дени Гильому (бывшему участнику крестового похода Андре де Ту), волею церковного начальства поручено разобраться в таинственных делах, творящихся в архиепископстве Тулузском. Сатанисты, еретики-катары, нечисть, защищающаяся крестом (оказавшаяся впоследствии, конечно же, излюбленными валентиновскими дхарами-лограми), — вот та атмосфера, в которой Овернский клирик проводит свое расследование. Выбор подобной фигуры вполне вписывается в лучшие традиции мировой литературы: патер Браун из рассказов Честертона, отец Кадфаэль, брат Уильям Баскервиль из «Имени Розы» У. Эко. Все они не просто внимательные и проницательные следователи, а в силу своего сана еще и глубокие философы, способные не только найти преступника, но и понять и объяснить мотивы, движущие им.
ebooksa