Таков и брат Гильом у Валентинова. Мотив «двойного зрения» получает в «Овернском клирике» двойную же мотивировку. С одной стороны, с помощью чудодейственного бальзама логров у де Ту открываются глаза. Он видит истинный лик логров-дэргов, а не тот облик, в котором их зрят остальные люди. С другой стороны, у брата Гильома открывается еще одно, духовное, зрение, или, лучше, прозрение. Разгадать загадку для него не самоцель, он делает это почти без труда. Гораздо важнее увидеть то, что скрыто за самим решением папской курии провести расследование в Тулузском графстве. Кому выгодно? Де Ту видит, что его доклад может спровоцировать разгул церковного террора. Почему же, задается вопросом Овернский клирик, а вместе с ним и А. Валентинов, почему мы, люди, так нетерпимы к любой форме инородности, непохожести на нас? И почему так стремимся все унифицировать, сделать единообразным, идя при этом даже на крайние меры?
Еще более философским произведением является роман «Дезертир», сочувственно принятый как критикой, так и читателями. С похвалой, например, отозвался о нем мэтр российской фантастики Б. Н. Стругацкий. Посвященная событиям Великой Французской буржуазной революции, книга замешена на основе так называемого «гильотинного фольклора». Суть его становится понятной, если вспомнить произведения европейского романтизма начала XIX века, в частности, сочинения А. Дюма «Тысяча и один призрак», «Женщина с бархоткой на шее» или уже упоминавшийся выше роман М. Н. Загоскина «Искуситель». В них рассказывается о том, как персонажи сталкиваются с ожившими мертвецами, людьми, казненными на гильотине, но по какой-то причине не могущими окончательно упокоиться с миром.
Аналогичный сюжет обыгрывается и в «Дезертире». Его герой — французский аристократ, погибший в бою с санкюлотами, но вернувшийся на землю для исполнения обета, суть которого им забыта. «В одиночестве, — пишет В. Владимирский в своей рецензии на книгу, — в охваченной огнем революции стране этот человек оказывается в положении, когда речь может идти не столько об открытой борьбе, сколько о спасении тех и того, что еще можно спасти. Гильотина работает в ударном темпе, но время от времени люди возвращаются — те, чей долг чести остался не выполнен. Неважно, из какого сословия ты происходишь — из первого или из четвертого, из аристократов или из мастеровых, но если понятие чести для тебя не пустое место, ты имеешь шанс вернуться и завершить начатое». Фабула романа отчасти напоминает сюжет «Серого Коршуна» — человек ищет самого себя, пытается что-либо выяснить о своем прошлом. Но, в отличие от Клеотера, герой «Дезертира» вспоминает в самом конце, что его зовут Франсуа Ксавье Оноре Жан Пьер Батист дю Люсон, двенадцатый маркиз де Руаньяк. Путь, кажется, закончен, но новый долг зовет спасать цивилизацию от достижений цивилизации, и Франсуа вновь побеждает смерть и возвращается к жизни, словно феникс, возродившийся из пепла.
По сути, фантастичны в «Дезертире» лишь сама отправная точка и тип героя — живого мертвеца (что отчасти объясняется его логрско-дэргским происхождением). В целом же книга Валентинова реалистична. Это добротный исторический роман, точно воссоздающий дух и атмосферу Франции конца XVIII века. «Нельзя не отметить и ту аккуратность и корректность, — справедливо отмечает В. Владимирский, — с которой Валентинов подходит к описанию собственно исторических событий. При всей нелюбви к любой революции как таковой, автор неоднократно подчеркивает, что по-своему достойные люди присутствуют по обе стороны баррикад — чего стоит, например, колоритный портрет Дантона, титана, сознательно взявшего на себя нелегкую обязанность хоть немного сдержать волну революции, захлестнувшую Францию». Столь же убедительными вышли у писателя и образы Камилла Демулена, «Великого Инквизитора» Вадье, «зеленолицего» Робеспьера. Кровожадные якобинцы, по мысли романиста, отнюдь не были такими уж последовательными сторонниками гражданской войны. Они истинные дети своего времени, XVIII века — века Разума. Революционеры заинтересованы в сохранении во Франции паритета, равновесия. Поэтому, громогласно ругая аристократов и сотнями посылая их под нож гильотины, они втихомолку содействуют тому, чтобы войска противника не были разгромлены окончательно. Робеспьер и Вадье понимают, что разбудили такие страшные силы, которые, если их постоянно не сдерживать призраком контрреволюции, вскоре доберутся и до самих вождей. Как показала история, в этом они оказались правы.
Дилогия «Ория» («Нарушители равновесия» и «Если смерть проснется») условно «для издателей» названа автором «славянским фэнтези». «На самом деле, — указывает писатель, — это скорее историческая фантазия, с выдуманными народами, местностями, обычаями и так далее». Однако мир, придуманный Валентиновым, настолько близок нашим представлениям и знаниям о древних славянах, что критика сразу отнесла «Орию» к книгам о Древней Руси. «Валентинов описывает именно нашу историю, — утверждает В. Каплан, — не убегая в альтернативные и параллельные миры. Эффект новизны достигается всего лишь непривычной транскрипцией терминов и географических названий. Не князь, а кей, не Днепр, а Денор, не печенеги, а пайсенаки. И... этого оказывается достаточно, чтобы выйти за рамки исторического романа». С подобным утверждением трудно согласиться. Не одна лишь терминология выводит дилогию за рамки исторического жанра, делая ее образцом «криптоистории». Есть в романах и элементы классического фэнтези — поиски таинственного места, где можно провидеть будущее. А темные силы, живущие в Навьем лесу? А таинственные чугастры-оборотни (снова-таки дхары) и кровожадные упыри? А лютые Змеи Горынычи? Кроме того, дилогия отчасти является и футурологией, предупреждением. Не случайно вторая книга называется «Если смерть проснется». Стало быть, она заснула, уже свершив что-то ужасное. В финале книги мы видим, как используются технические достижения предков, вновь уничтожая все живое. А не происходит ли все описанное Валентиновым не в прошлом, а в далеком будущем, наступившем после какой-то глобальной катастрофы, намеки на которую есть в «Ории»?
Нельзя не признать правоту В. Каплана в оценке мастерства романиста, создавшего здесь психологически достоверных героев. Так, интересен образ бывшего холопа Навко, взобравшегося на вершины власти. «Умный, смелый и изначально благородный юноша вынужден идти путем предательств и подмен, дабы спасти возлюбленную. Но средства, как всегда, становятся целями, маска двойного, тройного, а потом уже п-мерного агента прирастает к лицу, логика предательств и самообмана затягивает — и вот уже нет Навко, есть лишь знатный дедич Ивор сын Ивора, осознавший истинную цель своей жизни — власть».
Несколько особняком стоит в творчестве А. Валентинова недавно вышедшая дилогия «Нам здесь жить» («Армагеддон был вчера» и «Кровь пьют руками»), написанная в соавторстве с Г. Л. Олди. Это уже не криптоистория, а антиутопия, ибо в ней показан «конец света», который романист трактует своеобразно. Для него «конец света — не обязательно гибель Человечества». Он думает, что «это может быть просто концом привычного». «Нам здесь жить» — произведение достаточно сложное и в некотором смысле рубежное. Подведен определенный итог творчества и Олди, и Валентинова. Здесь наконец получает завершение дхарская линия «Ока Силы» и ставится точка под циклом Олди «Люди, боги и я».
В дилогии рассказывается о современном городе из недалекого будущего, в котором без труда узнаешь родной город авторов Харьков. В результате некой экологической катастрофы, названной в романах Большой Игрушечной войной, здесь происходят странные вещи. Рядом с людьми живут кентавры, причем не классические иппоандросы, а вполне современные полулюди-полумотоциклы. Убийц преследуют Первач-псы с человеческими лицами, рядом с мирными обывателями живут домовые, исчезники, Снегурочки... Нет, это не современная веселая городская сказка. Не веселая уже хотя бы потому, что завершается дилогия вводом в Город федеральных войск и массовым уничтожением гражданского населения. В круговороте локальной войны гибнут все главные герои романа. Вновь, как и в «Овернском клирике», звучит трагическая тема нетерпимости людей по отношению друг к другу. Все нестандартное, не похожее на большинство Человечества должно быть уничтожено.
Этапной для творчества Валентинова стала работа над романом «Рубеж», написанным в соавторстве с Олди и М. и С. Дяченко. Определить жанровую специфику этого произведения достаточно сложно. Здесь мы имеем дело с неким сплавом «философского боевика» (Олди), «криптоистории» (Валентинов) и «волшебного романа» (Дяченко). Собственно Валентиновым написаны вторые части в каждой из двух книг романа. В центре их находятся герои, связанные с Украиной условного XVIII века. Следует отметить, что прошлое Украины воссоздано достаточно точно и выразительно, несмотря на ряд шагов в сторону «альтернативной истории».
Чем отличается история Украины в «Рубеже» от общеизвестной? Ну, разве что тем, что в 1709 году под Полтавой войско союзников (шведов и украинцев) победило «московского дракона» Петра I. И все. Почему бы и нет? Украина просто отстояла ряд своих прав и вольностей. Но, судя по событиям романа, она осталась частью конфедерации с Россией, ведь для получения визы на «зарубежную» поездку герои едут не в гетманскую столицу, а в Петербург. Конечно, свободы у украинцев в романе значительно больше, чем в реальном XVIII веке. Они самостоятельно ведут военные действия против Турции. У них действует свое законодательство, а не законы Российской империи. Однако есть здесь и своеволие «диких помещиков», пользующихся слабостью центральной власти для решения своих проблем, и погромы, и охота на ведьм. Одним словом, далеко не «тихий рай», а типичное «столетье безумно и мудро», как писал о XVIII веке Радищев.
Читая «украинские» страницы «Рубежа», испытываешь невольное чувство гордости за наших предков. Какими они, однако, были славными людьми, какие хорошие песни сложили! Сотник Логин Загаржецкий, его дочь Яринка, писарчук Хведир Еноха, есаул Ондрий Шмалько, пушкарь Дмитро Гром — каждый из этих персонажей выписан живым и запоминающимся. Так и всплывают в памяти строки из «Энеиды» Котляревского:
Несколько образов стоят в этой группе особняком. Это Иегуда бен-Иосиф и пан Мацапура-Коложанский. Последний является лицом историческим, реально существовавшим. Это типичный украинский Дракула или, точнее, Синяя Борода. В нем заключено сразу несколько характеров: философ-сибарит и чернокнижник, развратник и добрый дядька-пестун, хищный захватчик чужих земель и рачительный хозяин, на защиту которого горой встают подданные.
Юдка — герой довольно сложный и противоречивый. С ним связана проблема, которую в свое время так талантливо воплотил В. Гроссман в «Жизни и судьбе». Это проблема геноцида еврейского народа. Семья Иегуды становится жертвой набега гайдамаков на Умань. Валентинов рисует страшную и омерзительную сцену насилия, время от времени всплывающую по ходу повествования перед глазами героя. Читая эти страницы, ловишь себя на крамольной мысли о том, что гайдамаки — это обыкновенные бандиты, а не народные герои. И вот двенадцатилетний малыш (возраст знаковый для иудейской религиозной философии), ставший свидетелем погрома, просит у Неба последней милости. Он молит сделать его убийцей, не знающим пощады. И мольба была услышана. С тех пор в Иегуде бен-Иосифе живут два человека: малыш, которому так и не суждено вырасти, и Мститель.
Противоречивость образа и заключается в этой двойственности. Как малыш, от которого ожидали в будущем великих свершений, суля сан «наставного рава в самом Кракове», Юдка умен и поэтичен. В нем воплотилась и сплелась воедино мудрость еврейского и украинского народов. Он умеет тонко чувствовать и переживать. Но Мстителю приходится пользоваться всеми приемами, даже запрещенными. И потому зеркальным отражением сцены изуверства гайдамаков Зализняка становится эпизод взятия Юдкой села Гонтов Яр, устроенной им кровавой свадьбы.
Иегуда бен-Иосиф повторяет судьбу всех главных героев «Рубежа». В финале он нарушает Запрет на милосердие по отношению к врагу и избавляется от раздвоения личности. Глубоко символичной становится сцена единения трех нарушителей Запрета: Юдки, Рио и каф-Малаха. «Трое стояли там. Рыжебородый мудрец, стройный воин и чудной бродяга. Спорили о чем-то, руками размахивали. Казалось: вот сейчас взмахнут посильнее и взмоют в ширь небесную, так и не прекратив спора. А ведь взмоют... Пойдут по облакам, лишь обернутся напоследок: ну что же вы? Догоняйте!»
Новый роман А. Валентинова «Небеса ликуют» продолжает его «неформальный цикл» историко-фантастических произведений. На этот раз действие происходит в середине XVII века, в период, когда в Европе, расставшейся с размеренным средневековым бытием, остро встал вопрос о выборе пути, которым придется идти Человечеству. Автор, как всегда, парадоксален. Сторонниками Прогресса в романе выступают не революционеры или «просветители», а деятели Общества Иисуса Сладчайшего — иезуиты. Главный герой, отец Адам Гуаира, украинец по рождению, много лет служит в далеком Парагвае, где иезуиты (что отнюдь не является фантастикой) пытались воплотить в жизнь коммунистическую утопию Мора и Кампанеллы. Интересно, что А. Валентинов на этот раз напрямую не критикует «гидру коммунизма», он даже сочувствует идеализму своего персонажа. Автора, как и его героя, волнует другая проблема — проблема цены, которую придется заплатить за осуществление этой мечты. Оправдывает ли цель, пусть самая благая, любые средства? Особенно если речь идет не просто о политических интригах и предательстве, а об использовании новейших достижений науки, позволяющих не только подчинять и уничтожать сотни тысяч людей, но даже изменять Грядущее. Перед отцом Адамом встает страшный выбор, усугубленный тем, что полигоном, на котором «обкатываются» новые, «прогрессивные» методики иезуитов, становится родная для героя (и автора) романа Украина, где полыхает восстание Богдана Хмельницкого.
Рядом с этой, «вечной» для фантастики, темой разворачивается и другая, неожиданная для автора — проблема святости. Рациональная эпоха свела святость по сути к формальности. Будущего «святого» можно назначить, а затем подобающим образом оформить его канонизацию. Но что делать, если совершенно неожиданно появляется настоящий Святой — человек, через которого действует Промысел Божий? И как трудно людям, привыкшим рационально объяснять все творящееся под Небесами, увидеть Святость, даже столкнувшись с нею лицом к лицу!
Героям А. Валентинова приходится, каждому по-своему, решать эти проблемы. Иначе... Иначе случится то, на что намекает название романа: Небеса ликуют — не беса ли куют?
Примечания
1
ebooksa