Та, что надеется на вашу скромность и благородство».
Перечитав, я спрятал письмо и задумался. «Темные стены скрывают страсть». А также безграмотность. «Стимнеет», да еще со «староны»!
Впрочем, комедианты не отличаются любовью к орфографии.
Тем более комедиантки.
Комедиантки в белом платье под темной мантильей.
— Итак, друг мой, это любовь, — уверенно констатировал дю Бартас. — Как я вам завидую! За это надо немедленно выпить!
Отказываться не имело смысла. После сырого подземелья я до сих пор не мог согреться.
Вдохновленный очередным кубком, славный шевалье принялся рассказывать о какой-то графине, которая в угаре страсти подстерегала беднягу пикардийца за каждым углом. Я невольно позавидовал простой душе дю Бартаса. Маркиза Мисирилли хоронят завтра. Сегодня утром в храме Святой Инессы отпевали синьора Гримальди. Его отвезут в Пизу, откуда несчастный родом.
Шевалье уже все забыл.
Напрасно!
— Но только ничего не обещайте ей, мой дорогой друг! Эти тигрицы так и норовят сожрать нас с башмаками! Вот… Он об этом написал, слушайте!
В его руках оказался знакомый затрепанный томик. Я вздохнул. Сонеты, перемежаемые песней про марсельский вояж Бурбона, сыпались из дю Бартаса, словно сор из мешка.
— Вот… «Прости, что я так холоден с тобой…». А, это вы уже знаете! Тогда это…
Последний кубок оказался явно лишним. Томик выпал из рук, шевалье с трудом поднял его, расправил страницу.
Последняя строчка прозвучала пророчеством. Книга вновь скользнула на пол, шевалье недоуменно моргнул, махнул ладонью:
— Вот я и говорю… Трезвый… взгляд…
Достойный пикардиец оказался прав и на этот раз. Трезвый взгляд нам обоим не помешает. Ему — как проспится, а мне сейчас — пока еще не стемнело.
Как назло, вечер оказался совершенно свободен. Все, что я мог прочитать в Среднем Крыле, уже прочитано, сьер Гарсиласио видит приятные сны, славный дю Бартас составляет ему компанию…
Письмо лежало на столе. Я не стал отдирать ключ от бумаги. In corpora все это смотрелось лучше.
Прекрасная синьора желает заполучить на ночь попа.