— Его Высокопреосвященство не терпит неопрятности! Огрызнуться я не мог — воротник впился в кожу, мешая дышать. Служка между тем схватил платяную щетку и занялся сутаной.
— Вот так лучше!
Лучше? Я вновь взглянул в зеркало — мутное, с пузырьками воздуха под потускневшей от времени амальгамой.
И увидел попа.
Гнусного попа в фиолетовой сутане с белым отложным воротником, так и просящегося на протестантский плакат «Бей папистов!». То, что сутана, новая, но с чужого плеча, была маловата, еще более портило настроение.
Илочечонк, сын ягуара, недолюбливал священников. Лучше бы ему не смотреться в зеркало!
— Налево и вперед!
В голосе служки слышался железный лязг. Я еле удержался, чтобы не опустить руки по швам.
— И учтите: у Его Высокопреосвященства утром был приступ подагры.
Я так и не понял, хорошо это или плохо.
Вместо Франчески я пошел к Франческо.
Вместо темного алькова меня ждала мрачная пещера, в которой злым духом Анамембире таился тот, с которым менее всего хотелось встречаться. И действительно, что за радость видеться с непогребенным покойником?
Покойником, который пытался пережить живых.
Темный коридор, огромная дверь с давно не чищенной медной ручкой, оскаленная пасть химеры, готовая вцепиться в пальцы…
Там, за дверью, притаился мертвец — мертвец, не желающий умирать. Франческо Инголи, Его Высокопреосвященство кардинал Курии и глава Пропаганды.
Видит Бог, этой встрече я бы предпочел еще одну дуэль, но приглашение, мною полученное, было не из тех, от которых отказываются. Старик слишком известен, слишком знаменит.
О чем мы с ним будем говорить? О деле? Но все, что требуется, я уже согласовал — и с Генералом, и с мессером Бандино, протектором Республики.
Долгий противный скрип. Ручка двери обожгла руку.
— Заходите…
В его покоях было темно. Две свечи, розовые, с золотыми ободочками, стыдливо роняли свет на сидевшую в кресле мумию.