Он был явно смущён и долго моргал глазами.
— Чем ты тут занимаешься? — задал я вопрос на нашем языке, не владея иными.
— Уточек кормлю, ваша милость, — ответил субъект.
— Почему не в школе?
— Да будет известно вашей милости, раб божий Малколм на кухне помогает, а в школу вовсе не ходит.
— У вас раб на кухне? — не понял я сразу.
— Да будет известно вашей милости, вы раба божьего видите перед собой. Меня назвали Малколмом в честь умершего отца.
— А мать у тебя имеется?
— Господь призвал её к себе, — тихо отвечал Малколм.
Он даже протянул мне сухие хлебные корки, и я, сознаюсь, тоже принялся кидать их уткам. И тут меня словно ударила в голову молния в виде догадки. Догадка сменилась твёрдой уверенностью. Ведь отравитель передо мною! Ох, уж мне эта фальшивая богобоязненность. Вот она, разгадка: в тихом омуте черти водятся!
Когда я рассказал Попову об увиденном, он тоже не сразу мог догадаться. Так случается, и великий учёный может не увидеть лежащие под ногами факты.
— Мои главные улики — утки, — объяснял я.
— Причём тут утки? — спросил меня профессор.
— Вы до сих пор не догадались? Ведь преступник имеет доступ на кухню! Он не только мясо птицы в состоянии отравить, он мог подсунуть яду прямо в тарелку инженеру. И тот, поев отравленной пищи, чуть не умер. Допустим, чтобы уморить такого верзилу, как я, надо немало постараться. А Бёрнсу хватит и половины.
— То есть, вы считаете, это пастушок во всём виноват? — недоверчиво улыбался Попов.
— Ну, разумеется!
— А мотив? — ухмылялся профессор.
— Мотив мне ещё предстоит выяснить, — ответил я. — Тут преступление высшего порядка. Это вам не грозоотметчики собирать.
— Вы подробно записывайте увиденное, дорогой Буревестник, — посоветовал мне Попов.
Приписка, сделанная в спешке карандашом