— Семён Будённый? Нет. Погодите. А-а-а, Саймон Буддс, так его англичане зовут. Знаем-знаем. Зачем он вам?
— Старый мой знакомый, — говорю. — Хотел бы повидать.
Наконец привели его в барак для свиданий. Подошёл ко мне. Худой. Весь трясётся.
— Как ты, Семён? — я спрашиваю, а у самого слёзы наворачиваются на глаза.
— Плохо, — отвечает. — Совсем плохо.
— Где ж ты пропадал? Мы тебя с Поповым ищем.
— В плен попал, — говорит. — Взяли меня в окружение под Локкерби вместе с лошадью. Но пятерых зарубил перед сдачей, а ещё семерым поставил зарубки на перфорации. Будут, гады, помнить Семёна.
— Помочь тебе, может, чем? — задаю вопрос, а у самого сердце разрывается на части.
— Помоги, если можешь, хлебом.
— Я и сам не богато живу, — отвечаю. — Вот, и мыло у меня украли, майор Гайдрих не даст соврать.
Так и расстались. Чувствую, в колючей, как сапожная щетка, душе Семёна пребывание на фронте и на строительстве канала произвело глубокий духовный надлом.
Так, наверное, должен был рассуждать реальный Алексей Максимович Горький, ведь он побывал в Соловецком лагере, и, как говорили сведущие люди, ему там понравилось. Но не может понравиться Автору такое поведение своего персонажа. Ведь в книжку Автор хотел поместить добрых и отзывчивых героев. И даже, если им трудно, они обязаны совершать над собой усилия нравственного порядка. И поэтому теперь Автор использует свой шанс направить события своей книги в другую сторону. Он готов выслушать в свой адрес обвинения в отходе от исторической достоверности в угоду художественной целесообразности. Всё же Автор повелевает своему герою: тот должен устыдиться, как бы ни было ему сейчас трудно. Даже если сам герой идёт совсем в другую сторону.
Теперь Горькому придётся самостоятельно выбираться из создавшегося положения. Автор не ради одного описания битвы за Британию сел за эту книгу. Так вперёд!
Продолжение записок Горького
— Семён, дорогой ты мой человек, ты погоди. Я сейчас сбегаю у вертухаев хлеба попрошу. Ты погоди, я сейчас, — и я вдруг повинуясь непонятному влечению, выбежал из барака.
Через пять или десять минут вернулся с двумя буханками хлеба в руках.
— Держи.
Будённый жадно ел, глотал, не жуя. Ел и не мог насытится. Глядя на жующего маршала, понимая, что с полным ртом разговаривать трудно, я постарался больше говорить сам, рассказывать, развлекать моего друга.
— А я теперь вольнонаёмный, — начал я. — Мы с Поповым подумали, что ты тут. И стали искать способ помочь.
Будённый продолжал жевать. В его мутных глазах трудно было уловить радость от встречи или зависть к моему положению.
ebooksa