— Здесь бывают только — странные скрипы и постукивания — больше ничего — определенного?
— Ну, когда школа работает, конечно, сэр, тогда их здесь множество, и самых разных — звуков, я имею в виду. Проказники! Но сейчас здесь тихо и спокойно, сэр. Вам, наверное, все это примерещилось. Вы любите помечтать, сэр?
Он проводил меня обратно через заснеженный двор и внутренний дворик, в своей веселой и доброжелательной манере, несмотря на поздний час, так что я снова почувствовал себя вполне бодрым, только устыженным и довольно глупым.
Сейчас мы стояли у двери, ведущей в мои комнаты.
— Ну вот, сэр, мы здесь — тихо, как в церкви. Вам, должно быть, примерещилось, сэр.
— Да. Да, полагаю, что так. Спасибо.
— Тогда еще раз доброй ночи, сэр — или скорее доброе утро.
— Примите мои извинения.
— О, я сейчас снова засну крепким сном, сэр, вы не беспокойтесь. Я-то совсем не мечтатель.
Он удалился. Я не упомянул ни о рыданиях, ни о фигуре с фонарем. Ни того, ни другого больше не было, и я хотел изгнать это из своих мыслей, хотел, чтобы в оставшуюся часть ночи все было тихо, спокойно и обыкновенно.
Он не поднимался ко мне с завтраком до начала одиннадцатого, беззаботно гремя тарелками и столовыми приборами, пока я умывался и одевался. Стол был накрыт у окна, из которого открывался вид на островерхие крыши и синее небо.
— Никакой метели, сэр, прекрасное морозное утро.
— Да, я вижу. Спасибо, Биглоу.
Он ушел и спустился по лестнице, тихонько насвистывая, явно нисколько не расстроенный ночными треволнениями и полностью простивший мое странное поведение.
Однако размышлять об этом у меня не было времени — и в самом деле, едва я взялся за завтрак, как услышал легкие подпрыгивающие шаги на лестнице, и вошел доктор Валентайн Дансер.
Он представился, подождал, пока я поем и выпью чашку чая — и ни секунды дольше. Лицо его было свежим, щеки раскраснелись от мороза, волосы торчали как щетина, шея была обмотана яично-желтым шарфом, свисающим до пояса. Я принял бы его за энергичного конторского служащего или даже за ученика — в нем не было никакой солидности, свойственной учителю и декану.
Я ожидал, что он проводит меня в библиотеку — и решил не признаваться, что уже был там, — покажет мне архив Вейна и оставит меня одного заниматься моей работой. Вместо этого он предложил — перемещаясь по комнате, бросаясь стрелой к окну, пританцовывая вокруг меня, — чтобы мы отправились осматривать школу.
— Утро такое хорошее, воздух прозрачен как стеклышко — к чему сидеть в духоте? Для этого еще будет много времени.
Я с удовольствием согласился, радуясь возможности прояснить голову и зрение, да и к тому же меня, словно школьника, неудержимо тянуло выйти на снег.
Пока мы прогуливались, я поближе пригляделся к доктору Дансеру. Он смотрел на мир радостно и заинтересованно, как ребенок, — лицо пожилого младенца, и я мог только гадать о том, каков его истинный возраст. Впрочем, сколько бы ему ни было лет, он оказался прекрасным компаньоном, полным сил и энергии, который без устали взбегал по лестницам, распахивал двери, пересекал дворы и спортивные площадки, показывая мне классные комнаты, спальни, чертежные классы, гимнастический и актовый залы, столовую, еще одну библиотеку, более обыденную, все кабинеты огромной школы, — все то, чего я никогда прежде не видел.
ebooksa