Туман в зеркале

22
18
20
22
24
26
28
30

— О, мы совершенно счастливы принимать вас, со-вер-шен-но…

— Тем не менее я хотел бы приступить к работе.

— Значит, вы к ней приступите. Я отведу вас сразу же после ленча.

Он встал и подошел к окну, сцепив руки за спиной. Откуда-то изнутри дома послышались приглушенные обиженные вопли, затем топот бегущих ножек. Смех, хлопанье двери.

— Я так понимаю, — спокойно сказал я, — что вы тоже собираетесь сделать все, чтобы удержать меня от работы, которую я предполагаю начать.

Он еще пару секунд постоял у окна, затем молча вернулся к своему стулу и снова сел, очень неподвижный, сдерживаясь, чтобы не бить ногой по полу.

— Что вы знаете о Конраде Вейне?

Я рассказал ему коротко и несколько устало — ведь я уже отвечал на этот вопрос.

— Ах, да-да, все это, путешествия, исследования — все это было, насколько мне известно, абсолютно нормально. Даже по-своему замечательно.

— Но тогда…

— Все это было уже гораздо позже, в конце его жизни. Это был эпизод, это не изменило ни человека, ни того, что было прежде.

Я ждал, пока он продолжит.

— Знаете ли вы, почему вы столь полны решимости удовлетворить ваше любопытство относительно этого человека, что в нем вас так зачаровывает?

— Нет, признаюсь вам, я этого не знаю, для меня это тайна, загадка. Но с тех пор, как много лет назад я впервые прочитал о нем в книге в библиотеке моего покойного опекуна, меня странным образом влечет к нему, и чары — потому что вы правы, это именно так — воистину никогда не иссякали, я чувствовал, что это все более и более меня пленит.

— Поддаться власти заклятия?

Я молча пожал плечами.

— Это сила, влечение, порожденное злом…

— Да бросьте!

— Да, зло. Были и другие, кто обнаруживал, что их к этому влечет — тянет как магнитом, словно бы они живут его жизнью. Конрад Вейн был злым человеком, Монмут, злым и порочным, и он обращал силу зла, ужасную силу, против других — невинных, наивных, незрелых, безрассудных. Я читал, и я слышал некоторые из этих историй и расследовал ради собственного удовлетворения. Этого было достаточно.

— И каковы эти истории? Что он такого делал?