Нептуну на алтарь

22
18
20
22
24
26
28
30

На время написания этой книги еще была жива Вера Петровна Шерстюк, женщина, которая в качестве младшего медицинского работника присутствовала при моем рождении. Кроме того, она была подругой юности моей бабушки по отцу — Александры Сергеевны Феленко (по первому мужу Бар-Деляковой, по второму Николенко). Все это в сумме давало ей повод считать себя нашей родственницей.

Яков Алексеевич Бараненко

И вот до нас с мамой дошли слухи, что она обиделась за то, что мы не сообщили ей о смерти моего отца. А то она, дескать, могла бы прийти на похороны. Какое там «прийти» в ее возрасте?! Просто она хотела с нами увидеться.

Еще не истекло сорок дней как не стало папы, и мы пошли к ней с пирожками, конфетками, сладкими напитками, чтобы помянуть его. В хату она нас не пригласила, подозреваю, что там было не убрано и грязно, как бывает у одиноких стариков, чего она стеснялась, а вот во дворе мы постояли почти с часик. В основном говорила она — соскучилась по звучанию собственного голоса. Говорила с такой поспешностью, будто боялась не успеть все рассказать, или боялась, что мы уйдем и всего не дослушаем. Вспоминать начала издалека: как еще девочкой бегала на вечерницы с моей будущей бабушкой, как они влюблялись в парней, выходили замуж.

— А твой дедушка Яков был моей первой любовью, — вздохнула она, — виновато взглянув на меня.

— Неужели? — я искренне поразилась.

— Да это было чисто по-детски! Не думай чего плохого.

— Я и не думаю, — успокоила я ее. — Мне просто интересно все знать о дедушке.

— Он был на пять лет моложе меня, — начала она рассказ. — Как сейчас вижу — веселый, красивый, с румяными щеками, каштановая шевелюра вьется, глаза горят. Как-то гуляли мы зимой в Дроновой балке — уже почти взрослые были, а глупые, — комментировала она. — Теперь в таком возрасте дети другим занимаются, а мы на санках катались. Вот он мне и говорит, что сегодня ему исполнилось четырнадцать лет. «Ой, поздравляю тебя, Якотка!» — я заплескала в ладони и приблизилась к нему, чтобы поцеловать в щечку. Но он обвил рукой мою шею и поцеловал меня первым, в губы. Потом покраснел и сказал, что в такой день я не должна обижаться на его смелость. Это было, как сейчас помню, восемнадцатого февраля. А почему я запомнила?

— Почему?

— Это был день рождения моей сестры, умершей в младенчестве. У моей мамы только один ребенок умер, именно эта девочка, — сказала она. — И в нашей семье всегда ее помнили.

— Понятно. Вот за этот рассказ спасибо, — растрогалась я.

— Только ведь по старому стилю, — предупредила она, увидев, что я схватилась записывать эту искомую мной дату и неожиданно найденную здесь.

— А вы не ошибаетесь? Может, он пошутил? Мальчишки, они такие…

— Ты что? Я его потом в продолжение долгих лет в этот день поздравляла, а он поздравлял меня в мой день рождения. Такая у нас тайная любовь вышла.

— И больше ничего?

— Ого! «Больше ничего», — перекопировала она меня. — А чего ты еще хотела? Мы тогда добродетельными были.

Вдруг Вера Петровна сказала такое, от чего я онемела.

— Хорошо, что я не вышла замуж за Якотку.

— Почему Якотка?