Неделя выдалась удачной. Под простынями ждало своего часа сколько угодно семейных реликвий. И стоя перед ними, мистер Бенедикт чувствовал, как он растет, вытягивается, становится все больше и выше.
— Прямо как Алиса! — в удивлении воскликнул он. — Все выше и выше! Все страньше и страньше! — Он вытянул руки в стороны и вверх.
Он так и не смог избавиться от своей всегдашней недоверчивости, когда он оставался один на один с мертвецами. Ему до сих пор становилось не по себе при мысли, что здесь он — царь и бог, здесь он может творить с людьми все, что захочет, а они волей-неволей будут с ним вежливы и уступчивы. И сегодня, как и в другие такие ночи, его переполнял восторг, сейчас мистер Бенедикт был свободным и гибким, как Алиса в Стране чудес.
— Я расту, я становлюсь все выше и выше… Пожалуй, скоро я ударюсь головой в потолок!
Он прошел среди тех, кто лежал, укрытый простынями. Он чувствовал себя так, словно возвращался с позднего киносеанса: таким сильным, таким готовым к любой неожиданности, таким уверенным в себе… Ему казалось, что все смотрят, как он выходит из кинотеатра — красивый, безупречный, храбрый, словом, ничуть не хуже героя фильма. Его голос был звучным ах каким звучным и убедительным был сейчас его голос! — и левую бровь он поднимал так, как надо, и правильно постукивал тростью. Порой чары кинематографа не рассеивались всю дорогу до дома и продолжали действовать даже во сне. В жизни мистера Бенедикта было только два места, где ему было так хорошо: в кинозале и здесь, в его собственном маленьком театре смертного холода.
Он прошелся между рядами спящих, прочитал все имена на маленьких белых табличках.
— Мистер Уолтерс, мистер Смит, мисс Браун, мистер Эндрюс. Добрый вечер всем и каждому!
— Ну-с, как вы сегодня, миссис Шеллмунд? — поинтересовался мистер Бенедикт, приподнимая краешек простыни. Так смотрят на спящего ребенка в кроватке. — Вы блестяще выглядите, леди!
Миссис Шеллмунд за всю свою жизнь не обмолвилась с ним ни единым словом. Она всегда элегантно, плавно и стремительно скользила мимо, словно огромная белая статуя, под каменными юбками которой скрыты маленькие колеса.
— Дорогая миссис Шеллмунд… — Мистер Бенедикт пододвинул стул и стал рассматривать ее через лупу. — Знаете ли вы, моя леди, что ваши поры забиты жиром? При жизни вы были довольно гладкой. Проблемная кожа. Жир, сальные выделения и угри. Жирная, слишком жирная диета, миссис Шеллмунд, вот в чем корень ваших бед. Слишком много мороженого, нежных пирожных и сливочных карамелек. Вы всегда гордились своим интеллектом, миссис Шеллмунд. Думаю, для вас я был все равно что грошик на мостовой. Ну или, может быть, пенни. Но вы омывали свой прекрасный мозг таким изобилием шампанского, лимонада и содовой и относились ко мне с таким презрением, миссис Шеллмунд, что теперь с вами произойдет вот что…
Он провел операцию очень тщательно. Аккуратно вскрыл черепную коробку, извлек мозг. Потом приготовил кондитерский шприц и наполнил пустую голову пушистыми взбитыми сливками и хрустальными розовыми, белыми и зелеными звездочками, спиральками и завитушками. Поверх всего этого мистер Бенедикт красиво написал «Сладкие грезы», после чего аккуратно вернул фрагмент черепа на место и замаскировал разрез воском и пудрой.
— Вуаля! — воскликнул он, закончив работу.
Мистер Бенедикт перешел к следующему столу.
— Добрый вечер, мистер Врен, добрый вечер. Ну, и как нынче поживает наш специалист по классовой ненависти, мистер Врен? Чист, бел и вымыт, мистер Врен. Вы чисты как снег и белы как простыня, мистер Врен. Человек, который ненавидел евреев и негров. Меньшинства, мистер Врен, меньшинства.
Мистер Бенедикт откинул простыню. Мистер Врен смотрел в потолок застывшими остекленелыми глазами.
— Мистер Врен, давайте рассмотрим представителя меньшинства. Меня. Наименьшего из презренных, из тех, кто всегда говорит шепотом, кто не смеет возвысить голос, из тех, кто боится ничтожнейших ничтожеств, из тех, кто меньше мыши. Знаете ли вы, что я сделаю с вами, мистер Врен? Для начала давайте-ка выпустим всю кровь из ваших жил, мой нетерпимый друг.
Кровь была выпущена.
— А теперь произведем инъекцию, так сказать, бальзамирующего вещества.
Мистер Врен лежал чистый как снег, белый как простыня, а в него вливалась бальзамирующая жидкость.
Мистер Бенедикт хохотал.
ebooksa