Русалка

Я снова стала смотреть на море. И слова сами собой слетали с моих губ. Мы было интересно слушать эти слова так же, как и Киту. И ни капельки не больно. И не страшно. Что-то внутри меня всегда знало — когда мне было двенадцать, я сделала ужасную вещь. Но и самую правильную в своей жизни.

— Когда ты маленькая, тебе все в твоей семье кажется нормальным. Ведь тебе еще не с чем сравнивать, и ты принимаешь все, что исходит от твоих родителей как норму. И ты думаешь, что все, что от семьи идет — хорошее. И мудрое. И единственно верное. Ну, пока ты еще совсем маленькая.

Я родилась у своих родителей, когда им было уже за тридцать. Они поздно поженились. Мать моя была из какого-то поселка городского типа. Сейчас я иначе уже на все смотрю и понимаю, что она любой ценой хотела вырваться из этого своего поселка в большой город и жить богато. Сама она происходила из какой-то совершенно унылой семьи — мать кухарка в детском саду, про отца я не знаю ничего. Наверное, его не было в ее жизни. В общем, она считала крайне несправедливым, что влачит жалкое существование в то время, когда можно устроиться совершенно иначе. Если бы я не смотрела на нее глазами дочери, я бы конечно поняла, что мама не отличалась особой красотой. И характер у нее был не очень приятный. С первого взгляда можно было сказать, что шансов выйти замуж за олигарха у нее не было. Но не все так просто. Иначе все красотки становились бы женами олигархов, а все некрасивые их поломойками. В жизни все не так. Мать умела виртуозно давить на жалость. Я помню, что постоянно слышала от нее фразы о том, что какая тяжелая у нее была жизнь в городке, как много она натерпелась в детстве и юности и теперь достойна всего-всего самого лучшего. Потому что заслужила уже это все лучшее — своей тяжелой жизнью. Она умела так поставить все, что человек, оказавшийся рядом с ней, чувствовал, что должен непременно сделать что-то хорошее для этой несчастной женщины. Позаботиться о ней. Мужчины любят жалких женщин почему-то, я много раз такое замечала. И вот матери как-то удалось выйти замуж за довольно-таки обеспеченного человека из большого города, моего отца. Он действительно работал в администрации города. В детстве я не разбиралась особенно кто он, а теперь не хочу ничего знать про свою семью, хотя, наверное, можно было бы довольно легко все выведать. Через газеты хотя бы. Но я боюсь даже мыслями касаться всего, что связано с моей семьей. Как будто там была какая-то зараза, болезнь, грязь, которую не смыть… не знаю… проклятье! Я будто бы отмылась, но страх остался. Страх заразиться этим.

Странно, что после всего произошедшего не было особенного шума в газетах и на телевидении. Я только раз услышала о последствиях своего поступка — и то в случайном разговоре Мироновой с одним из ее «гостей». Миронова не знала кто я, никто не знал. Интересно, что она сказала если бы я призналась?…

Но я перескакиваю постоянно. Наверное, боюсь просто про это рассказывать. Но надо, надо. Я хочу, чтобы ты все про меня знал, нет, Кит, не останавливай. Я решила, что я расскажу, и я это сделаю. — Я перевела дыхание и потянулась еще за одной сигаретой. Подкурила и, снова вернув свои глаза морю, продолжила:

— Мы жили в большом доме за городом. В городе была квартира, иногда мы уезжали с матерью туда. Но в основном жили в доме. Думаю, у нас было довольно много денег, но мать все время жадничала, куда-то их прятала. Отец ругался, что у нас на столе вечно просроченные и дешевые продукты, что мать одевает меня в какие-то вещи с рынка, но та начинала свою вечную песню про трудную молодость и все такое. И он сдавался. Снова давал ей деньги, и снова они куда-то исчезали. Мы часто заезжали в сберкассу, наверное, она складывала все на свой счет. Она просто помешана была на этих деньгах и экономии. Ради денег, ради того, чтобы быть рядом с ними, она была на все готова. Теперь я точно это знаю. Тогда, конечно, не понимала еще ничего особо. Хотя думаю, меня она все-таки любила. Любая мать любит своего ребенка, даже такая, как моя. Я уверена, что меня она любила, потому что она никогда не оставляла меня с отцом наедине. Помню, отец собирался поехать на отдых с друзьями, куда-то в глухие места, на рыбалку. И хотел взять меня. У них случился грандиозный скандал. Мать ни за что не хотела меня с ним отпускать. У нее были на это причины, но тогда я жутко обиделась на нее и проревела целый день, когда отец уехал без меня. Мне очень хотелось быть к нему поближе, он всегда был какой-то отстраненный и в том, что он хотел взять меня в эту поездку, я видела его желание сблизиться со мной. Тогда я возненавидела мать. Теперь я ей благодарна. Она была беспринципной эгоистичной женщиной. Холодной, жадной, вечно ноющей. Но она оберегала меня изо всех сил. Возможно, деньги, которые она откладывала, нужны были ей, чтобы уйти от отца, увести меня подальше от него. Я уже не узнаю, так ли это было. Но надеюсь, что так.

Сколько я себя помню, в нашем доме по крайней мере пару раз в год появлялись какие-то дети. Мать говорила, что это наши родственники. Мои двоюродные или троюродные братья и сестры, дети каких-то мифических тетей и дядей, которых я никогда не встречала. Они всегда были без родителей. От шести до двенадцати лет. Когда я была маленькая, то дети казались мне большими, они были старше. Я росла, дети были ровесниками. А потом и младше. Разные. Меня не пускали в школу, учитель приходил ко мне сам время от времени. Поэтому я скучала в одиночестве в большом доме и рада была поиграть с этими детьми. Но дети чаще плакали или были угрюмы. Некоторые все-таки играли со мной. Я не выясняла откуда они, веря, что это братик или сестричка. Почему-то когда они уезжали, то никогда не возвращались вновь. А появлялись через некоторое время совершенно другие братики и сестрички. Мать всегда очень раздражалась, когда видела меня с кем-то из этих детей. Уводила ребенка в комнату на втором этаже и запирала. По ночам я слышала сверху детский плач. Мне было их жаль, но я ничем не могла помочь, ведь их родители уехали куда-то в командировку (по словам матери), и когда вернутся, непременно заберут их. Глупые, ну подождали бы немного, чего же сразу плакать.

На выходные приезжал из города отец, а мы с матерью спешно собирали вещи и ехали в городскую квартиру. Там ко мне приходил учитель, который проверял мои домашние задания за неделю. Я хотела, чтобы братик или сестренка поехали с нами, но отец говорил, что на выходных приезжают родители, забрать ребенка, так что лучше ему остаться в доме и дождаться их. На выходных, видимо, детей и правда забирали, потому что когда мы возвращались в дом, папа был один.

В эти одинокие выходные в городе, мать всегда звонила бабушке, своей матери. Кричала, порой плакала. Я подслушивала у двери, пытаясь понять, чем расстроена мама. Она часто говорила в трубку «его интересуют только дети». Я понимала, что это про папу. И не могла понять, почему мать от этого так сильно расстраивается, ведь это прекрасно, что папу интересуют дети. Потом она заговаривала о деньгах и успокаивалась. Голос ее становился деловитым и даже немного довольным. Она говорила «А что мне остается? Такие суммы на дороге не валяются. Сами виноваты, надо лучше присматривать! А я свое уже отстрадалась, по детсадам сопливые носы, да задницы обосранные чужим детям намывала сколько лет! Я хочу как человек пожить! Я о будущем дочери подумать должна! И о нас с тобой, мам!»

Пару раз, когда мы возвращались в дом после таких выходных, я видела, как папа дает маме несколько пачек денег. И они мирятся. На другой день мы с мамой ехали в сберкассу, а потом шли в детское кафе, где я могла заказывать что угодно, мама на один день становилась очень щедра. После кафе мы шли по магазинам, где мама покупала мне новые платья, заколки, бантики и куклу-барби. Я очень любила такие дни.

Мне было тогда лет девять. Мы с мамой как раз вышли из сберкассы, чтобы пойти в наше любимое кафе «Незабудка». Я размышляла над тем, какие пирожные мне заказать. Весь ассортимент был мне хорошо знаком. По своему опыту я уже знала, что способна затолкать в себя лишь два пирожных, если это после мороженого, потому выбрать хотелось самые вкусные сладости. Мама вела меня за руку. Блуждающим взглядом я смотрела перед собой, погруженная в кондитерские фантазии и вдруг что-то меня остановило. Я смотрела на витрину магазина одежды, но не на одежду, а на листок бумаги, приклеенный к стеклу с обратной стороны. Сверху на листке большими буквами было написано «Помогите найти!», ниже фото, а еще ниже что-то написано мелкими буквами. Фото привлекло мое внимание. Мальчик, Кирилл, который жил у нас всю неделю, улыбался с этой фотографии!

— Мама, смотри, это же мой брат! — Громко сказала я, указывая на фото. Мать замерла. Потом сдавила мою руку так, что я думала, она сломает мне кости и резко дернула меня за собой. Мы быстро пошли по тротуару, я едва поспевала. Потом мать впихнула меня в какую-то подворотню и зашептала громким сбивчивым шепотом:

— Ты что, Катюша, какой Кирилл! Это не он! Ты ошиблась! Это вообще девочка была на фотке! Ну ты даешь, девочку от мальчика не отличишь!

— Нет, это Кирилл!

— Вот дура! — Мать больно тряхнула меня, и я расплакалась. — Ты меня пугаешь! Тебя надо доктору показать! Ты же большая девочка, как можно перепутать девочку или мальчика на картинке! У тебя какие-то отклонения!

Мне стало страшно. Наверное, я и правда ошиблась, подумала я. Перепутать мальчика с девочкой — это же ужасно! Как умственно отсталая!

Я заплакала еще сильнее.

— Ну ничего, ты просто ошиблась. — Мать прижала меня к себе и стала гладить по голове успокаивающе. — Мы никому не расскажем об этом. Помнишь, девочка-даун живет в восьмом доме?

— Да. — Сквозь слезы произнесла я.

— Она раньше была нормальной девочкой. Но потом у нее началась болезнь. Началась с того, что она стала путать на картинках где мальчик, а где девочка. Мама ей объясняла, что она путает, но она не верила. И болезнь стала развиваться. И вскоре она стала дауном.