Как преданный лейтенант (а не генерал, что бы там не думал Лестер Эмбри), Эверс сразу рассказал обо всем Казу, приукрасив события еще больше и смеясь над своей же пародией. Позже, в тени флагштока, он подбадривал Каза вместе с другими окружившими драку ребятами. Собственно, на драку это походило мало, потому что Горшок даже не сопротивлялся. От первого же удара, он согнулся и свернулся калачиком на земле, а Каз продолжал его мутузить, сколько душе угодно. Потом, словно устав, Каз оседлал его, схватил за запястья и завернул ему руки за голову. Горшок плакал, на разбитой губе вздувались кровавые пузырьки. В драке его полосатая рубашка порвалась, и через дыру размером с кулак проглядывала бледная кожа на груди. Горшок не сопротивлялся, когда Каз отпустил ему руки, взялся за края дыры и потянул в разные стороны. Рубашка порвалась, только воротник еще держался. Каз схватился за оставшиеся лохмотья и в три рывка стянул их сопернику через голову. Встал, повертел ими над головой, словно лассо, бросил их на Горшка и ушел. Эверса поразил не только пробудившийся в Казе зверь и то изящество, с которым тот уничтожил своего соперника. Поразило его еще и то, насколько быстро все произошло. Минуты за две, не больше — учителя даже не успели выбежать наружу.
Когда неделю спустя мальчик исчез, Эверс с приятелями подумал, что он убежал. Мама Горшка считала иначе. Мальчик любит прогулки на природе, говорила она. Парнишка он мечтательный, поэтому мог просто задуматься о чем-нибудь и заблудиться. Начались масштабные поиски по окрестным лесам, в которых участвовали приехавшие из Бостона поисковые команды с ищейками. Как бойскауты, Эверс с друзьями тоже принимали участие в поисках. Услышав переполох около дамбы на Марсденском пруду, они тут же туда помчались. Позже они пожалеют, что увидели, как из водослива вытаскивают безглазое, сочащееся водой нечто.
И вот теперь, непонятно каким образом, Лестер Эмбри стоял на стадионе «Тропикана фиелд» и вместе с другими болельщиками наблюдал за игрой у «дома». Из пальцев на руках остались только большие. Глаза и нос (ну, большая его часть) тоже были на месте. Лестер смотрел на Эверса сквозь экран, как смотрела мисс Нэнси из «Детской комнаты» в свое волшебное зеркало. «Ромпер, стомпер, бомпер, бас, — напевала мисс Нэнси в те стародавние времена. — Мое зеркальце видит вас».
Лестер указывает на него полусъеденным пальцем, губы его двигаются. Что он там говорит? Прокрутив запись дважды, Эверс, наконец, понял: «Ты убил меня».
— Неправда! — закричал он на мальчика в красно-синей полосатой рубашке. — Неправда! Ты сам упал в пруд! Сам! По своей чертовой вине!
Эверс выключил телевизор и пошел спать. Лежа в кровати, он чувствовал, как его трясет. Он встал и взял две таблетки эмбиена, запив их изрядным глотком виски. Сочетание таблеток и выпивки тряску подавило, но все равно заснуть он не мог, пялясь в темноту глазами, которые казались ему большими и гладкими, как дверные ручки. В три часа он развернул часы-радио к стене. В пять часов, когда через занавески забрезжил рассвет, в голову ему пришла утешительная мысль. Он хотел поделиться ею с Горшком Эмбри, но не мог, поэтому просто высказал ее вслух.
— Горшочек, старина, если бы у нас имелась машина времени, на которой мы могли бы вернуться в школьные годы и исправить все идиотские ошибки, то очередь на нее растянулась бы века до двадцать третьего.
Вот именно. Нельзя винить детей. У взрослых есть мозги, но дети — они же глупы по своей природе. А иногда и жестоки. Эверс вроде бы вспомнил, как какая-то девочка в Новой Зеландии забила маму до смерти кирпичом. Она нанесла бедной женщине пятьдесят ударов, а когда ее признали виновной, ей дали… сколько? Семь лет? Пять? Меньше? Освободившись, она переехала в Англию и стала стюардессой, а позже — популярной писательницей детективов. Кто ему рассказал эту историю? Элли, кто же еще. Эл детективы обожала: она всегда пыталась угадать, а зачастую и угадывала убийцу.
— Горшочек, — сказал Эверс светлеющей спальне, — ты не можешь меня винить. Я заявляю о частичной недееспособности. — Тут он даже улыбнулся.
Вслед за этим в голову пришла еще одна, не менее утешительная мысль: «Сегодняшнюю игру смотреть не обязательно. Меня же никто не заставляет».
С этой мыслью Эверс и заснул, а проснулся уже после полудня, впервые со времен колледжа. Он собрался было сварить овсянку, но передумал и приготовил себе яичницу из трех яиц. Добавил бы и бекон, но бекона не было. Пришлось добавить его в список покупок под магнитом-огурцом на холодильнике.
— Обойдусь сегодня без игры, — сказал Эверс пустой квартире. — Думаю, я лучше…
Услышав южный говор, с каким он произнес последние слова, Эверс в замешательстве запнулся. Подумал, что ни слабоумие, ни болезнь Альцгеймера до него пока не добрались, что, может быть, у него всего лишь обычный, до боли знакомый нервный срыв. Такое объяснение последних событий казалось вполне логичным, но знание — сила. Если ты знаешь, что происходит, то можешь это прекратить, так ведь?
— Думаю, я лучше пойду в кино, — закончил он фразу уже собственным голосом. Тихо. Благоразумно. — Вот и все, что я хотел сказать.
В конце концов, в кино он решил не идти. Хотя в ближайшей округе находилось в общей сложности двадцать экранов, ни по одному из них не показывали ничего интересного. Вместо этого сходил в «Пабликс» и накупил там полную корзину продуктов (включая фунт толсто порезанного бекона с перцем, который так любила Элли). Эверс было направился к быстрой кассе, но увидев на кассирше футболку «Скатов» с двадцатым номером Мэтта Джойса на спине, повернул и пошел к другой. Стоять в очереди пришлось дольше, но он сказал себе, что это ничего. А еще он совсем не думал о том, что на стадионе прямо сейчас пели национальный гимн. Эверс взял новую книгу Харлана Кобена в мягкой обложке, эдакий литературный бекон к бекону настоящему. На ночь он ее почитает. Бейсболу не сравниться с кобеновскими «ужасами в пригородах», даже когда на поле Джон Лестер выяснял отношения с Мэттом Муром. Да и как Эверс вообще заинтересовался такой скучной и тягучей игрой?
Положив продукты в холодильник, он устроился на диване. Кобен не разочаровал: Эверс сразу же втянулся в сюжет. Так втянулся, что даже не заметил, как у него в руке оказался пульт от телевизора, когда после шестой главы он решил сделать перерыв и съесть кусок лимонного пирога.
«Я только счет проверю, — подумал он. — Посмотрю одним глазком — и все».
«Скаты» вели в восьмом иннинге 1–0, и Дуэйн Стаатс исходил болтовней от возбуждения:
— Не буду вам, друзья мои, говорить, что сегодня творится с Мэттом Муром — я человек старой школы — просто скажу, что ни одного «алого чулка»[18] к базам сегодня не допущено.
«Бог ты мой, — подумал Эверс. — Мур им не дал сделать ни одного удара, а я все пропустил».