– Какие есть, – пожал плечами Никита.
– Каждому свое, – многозначительно заметил Ефимыч. – Знаешь, что сказано в Писании про виноградную лозу?
– Не знаю, – Хрон разложил на земле туристический коврик и швырнул сверху спальный мешок. – Да мне и насрать, если честно.
Кадилов не ответил.
Рамон около минуты наблюдал за действиями алкаша. Потом не выдержал:
– Ты что, без палатки?
– Она мне ни к чему.
– Замерзнешь.
Алкаш ухмыльнулся:
– Возле костра? С пузырем? Не думаю, парни.
Все это время Даздра презрительно косилась на воняющего перегаром «коллегу». Девушка сидела в тени советской палатки Кадилова и старательно полировала когти. Судя по всему, она тоже намеревалась спать под открытым небом.
Тени сгущались.
Багровый солнечный диск прятался в луговые травы на противоположном берегу реки.
– Кто-нибудь еще предвидится? – спросил Рамон.
– А как же, – Ефимыч снял котелок с костра и наполнил три жестяных кружки чаем. – Представитель местного бомонда.
Когда в небе прорезались первые звезды, представитель явился. Мужик в кожаном плаще с капюшоном. Длинные волосы перехвачены ремешком. Борода с двумя косичками. На плече – арбалет.
– Назови себя, – произнес Кадилов, переключившись на эспер.
Мужика звали Никоном. Выяснилось, что это потомственный гвардеец-антимашинист, призванный церковными патриархами в особое спецподразделение. Что-то наподобие службы по борьбе с оборотнями. Когда половину бойцов этой службы перебили, патриархи были вынуждены отдать остальных на обучение в профсоюз. С вытекающими последствиями. У профсоюзного наемника только один хозяин – куратор.
– Все в сборе, – Кадилов удовлетворенно потер руки и расчехлил гитару. – Пора бы и расслабиться.
Пальцы ангела прошлись перебором по струнам. Подтянули четвертый колок. Снова прогулялись, проверяя звучание. Когда левая рука Ефимыча зажала «Am», Никита подавил смешок. Да, без изгиба и тугой выси сегодня никак.