– Не знаю. Отстань.
В машине, кроме них, никого не было. Рамон открыл дверцу, и в салон дохнуло свежестью. Дождь прекратился. «Чероки» находился в лагере, у самого въезда. Видимо, пока Рамон спал, народ повытаскивал канистры с бензином.
Ефимыч курил, прислонившись к переднему бамперу.
Игорек перелез через Рамона и подбежал к Кадилову.
– Дядя Лампий!
Рамон хмыкнул.
– Привет, малыш, – Кадилов потрепал ребенка по голове. – Как спалось?
– Холошо. А когда мой папа приедет?
– Скоро. Иди поиграй.
Рамон не привык общаться с детьми. Он не знал, что делать с неожиданным спутником. Взять с собой в Форт – это понятно. А там?
Он выбрался из машины.
– Доброе утро, – обернулся Кадилов.
Небо чистое, без единого облачка. Словно и не было ничего. Только земля сырая да блеск росы на траве.
– Здравствуй… преподобный Лампий.
Кадилов невесело улыбнулся.
Солнце поднялось уже достаточно высоко, и река сверкала подобно наждачному полотну. Догорал костер, у которого собрались почти все члены группы. Рамон заметил длинные волосы Полины, сумрачный профиль Азарода и придурковатую хламиду Лайета. Неподалеку валялась кучка нарубленного сухостоя – явная заслуга некроманта.
Рамон открыл переднюю дверцу, сел за руль. Пошарил по кожаной обивке, взял опустевший «аграм». Снял подствольник, выщелкнул обойму. В бардачке лежали еще две. Одна – с серебряными пулями, другая – с обычными. Ту, что с серебряными, Рамон загнал в магазин. Ту, что с
– Жарко, Ефимыч.
Кадилов кивнул, докурил сигарету и выбросил бычок.
– Пошли есть, Никита.