Владыки света

— Люди по-прежнему умирают, — сказала Сьюзен. — Пусть даже просто от старости. А новые Ламед Вав, приходящие на смену умершим, — ведь это они должны поддерживать функционирование этого рая, верно? Но они могут делать это только в том случае, если приходят в мир, нуждающийся в них, и в результате твой рай закончится за одно поколение — как раз к тому времени, когда люди начнут забывать прошлое. Или, скажем, первые чистые души, создавшие рай, захотят с помощью своих способностей отменить смерть. Что будет тогда?

— Все будут жить вечно?

— А не превратится ли тогда мир в вечное сборище стариков? А если вы справитесь с этим, то куда денетесь от перенаселенности? Конец здесь один — диктатура этих самых чистых душ. Даже если Ламед Вав примутся творить чудеса и кормить всех голодных манной небесной, не останутся ли в мире в скором времени одни бездушные роботы, годные лишь на то, чтобы о них заботились?

— Ну ладно, — смягчился Майкл. — Но неужели они так-таки не могут ничего сделать? Скажем, победитьрак, СПИД, спасти Амазонку?

— И что, они смогут на этом остановиться? Какое вмешательство допустимо, а какое чрезмерно? Ты знаешь это?

Майкл обессилено покачал головой.

— Но это бессмыслица. Они ведь совершенны, не так ли?

— Очевидно, совершенны настолько, чтобы видеть свои пределы.

— Я смотрю, ты много думала об этом, — признал Майкл, глубже устраиваясь в кресле. Вывод Сьюзен отнюдь не утешил его.

— Гораздо меньше, чем, по-видимому, придется тебе, — ответила она.

После столь длительного ожидания их любовь была особенно бурной и, казалось, смела все мелкие недоразумения, связав их обоих пониманием. Что бы с ними ни случилось потом, общность их будущего обрела в этот момент единения свой фундамент.

— Что ты во мне нашла? — спросил он ее потом. — Может, ты решила, что я бог?

— Нет, — засмеялась она. — Просто мне пришло в голову, что завтра мы оба можем умереть.

Привычный к поздним дежурствам и бессонным ночам, Майкл сделался знатоком по части предрассветных часов. Каждый из них обладал собственной фактурой, собственным неповторимым ароматом. Даже в лишенной окон комнате можно ощутить, как движется ночь, как очередная ее фаза приходит на смену предыдущей, словно некие сотканные из тени существа проходят парадом под черным небом.

Ровное дыхание Сьюзен свидетельствовало о ее мирном, ничем не тревожимом сне. Майкл позавидовал ей, несмотря на то, что обычно осаждавшие его видения в эту ночь от него отступились.

«Наверное, знамений больше не будет, — подумал он. — Не должно быть. Ведь она здесь».

Он поднялся, укрыл Сьюзен простыней и подошел к окну. Большая часть Нового Иерусалима лежала к северу и западу от отеля, и его огни порождали на горизонте бледное серебристое свечение. Золотой Иерусалим обрел современную, светскую электрическую ауру. Если бы кто-нибудь вздумал творить здесь чудеса, вплоть до вчерашнего дня над ним бы посмеялись и прогнали прочь.

«Может быть», — еле слышно прошептал Майкл, зная, однако, в глубине души, что на самом деле люди никогда не были столь рационалистичны. Гораздо более вероятно, что чудотворец станет причиной таких беспорядков, каких этот город еще не видел никогда. Особенно здесь, особенно теперь. Эта искра способна разжечь войну и хаос, ибо ничто не вызывает у верующих такой ненависти, как чудо, узурпированное противоборствующей религией.

Так что, Исмаил хочет именно этого? Майклу не верилось, что Соломон рассказал ему все, что знал. По его словам, Ламед Вав не соприкасались ни друг с другом, ни с посторонними, но откуда же тогда ему было известно о падении Исмаила и его отказе принять смерть?

Майкл прильнул лбом к холодному оконному стеклу. Несмотря на сказанное им Сьюзен, он не знал наверняка, хочется ли ему встретить кого-нибудь из чистых душ. Майкл был сыном механистического космоса, который вращался сам по себе, — слепого часовщика, не игравшего в кости. Где же в этой философии могло найтись место для мужчин и женщин, удерживающих силу преображения в своих бренных, преходящих ладонях?