Закон Моисея

— Хнык, хнык, хнык, — вздохнула Джорджия. — Мы с тобой оба знаем, что я просто потрясающа в ремонте заборов.

Я засмеялся. Снова.

— Ты отстой в ремонте заборов! И ты не принесла перчатки, поэтому мне пришлось дать тебе свои. И теперь мои руки выглядят, как игольчатый валик, из-за всех этих проклятых заноз. Ты не помогаешь.

— Ну, все, Моисей. Назови мне пять значимых вещей, — сказала Джорджия так, будто потребовала отжаться, словно сержант-инструктор по строевой подготовке, рявкающий команду.

— Пять значимых вещей?

— Пять значимых вещей о сегодняшнем дне. О жизни. Вперед.

Я просто угрюмо смотрел на нее.

— Хорошо. Тогда я первая. Это легко. Первое, что приходит в голову — пять вещей, за которые я признательна. Бекон, влажные салфетки, Тим Макгро, тушь для ресниц и розмарин, — произносит она.

— Довольно странный набор, — произнес я.

— Что ты говорил мне о красоте в мелочах? Как имя того художника? Вермеер?

— Вермеер был живописец, не просто художник, — возразил я, нахмурив брови.

— Живописец, который изображал гвозди, пятна и трещины в стенах, верно?

Я был впечатлен тем, что она запомнила.

— Это игра с пятью значимыми вещами чем-то походит на это. Находить красоту в заурядных вещах. И только одно правило — признательность. Мои мама и папа используют ее все время. Нытье не допускается в моем доме. Приемные дети усвоили это очень быстро. В любое время, когда ты испытываешь жалость к себе или разражаешься тирадой о том, как отстойна жизнь, ты незамедлительно должен назвать пять значимых для тебя вещей.

— Я могу назвать пять значимых вещей. Пять вещей, которые действуют мне на нервы, — я саркастически улыбнулся, довольный своей игрой слов. — И факт того, что ты надела мои перчатки на вершине этого списка. За ним следуют твои раздражающие списки и тот факт, что ты назвала Вермеера художником.

— Ты сам дал мне свои перчатки! И да, это раздражает, но в этом на самом деле что-то есть. Это отвлекает тебя, даже если всего лишь на минуту. И это останавливает нытье. У меня была одна приемная сестра, которая каждый раз называла одни и те же пять пунктов. Туалетная бумага, спагетти, шнурки, лампочки и храп ее матери. Когда она приехала к нам, у нее были только шлепанцы и больше ничего. Первый раз мы купили ей обувь. Мы достали для нее пару с флуоресцентными зелеными шнурками и розовыми сердечками на них. Она ходила и смотрела вниз на эти шнурки.

— Храп ее матери?

— Это означало, что она была все еще жива.

Меня немного подташнивало. Дети по всему миру терпели слишком многое от людей, которым следовало бы быть умнее. А затем эти же дети становились взрослыми и повторяли по кругу то же самое. Я, вероятнее всего, поступал бы также, если бы у меня были дети. Еще одна причина не иметь их. Джорджия продолжала, пока я обдумывал, сколько же людей действительно имею отстойную жизнь.

— Моя мама предлагает детям рассказать ей о пяти вещах, которые волнуют их, пять вещей, высказаться о которых они испытывают потребность. Они пересчитывают их на пальцах, — Джорджия схватила меня за руку и начала считать каждый пункт на моих пальцах, чтобы продемонстрировать. — Допустим... Я устала. Я скучаю по маме. Я не хочу находиться здесь. Я не хочу идти в школу. Мне страшно. Что угодно. Затем они сжимают пальцы в кулак и избавляются от этих вещей, выбрасывают их.