Закон Моисея

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да. Но я думаю, она вернулась из-за тебя.

— И что она делает?

Теперь Тэг кричал, находясь на грани срыва, и с пылающими зелеными глазами сжимал в кулаках свои темные волосы. Я знал, что он хотел кинуться в драку. Не потому, что в действительности был зол на меня, а потому что понятия не имел, что делать со своими эмоциями. И я его понимал.

— Она показывает мне разные вещи. Так же, как делают все остальные.

Я понизил голос и продолжал смотреть спокойным взглядом. Было немного странно обсуждать это с кем-то еще.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Моисей.

Неожиданно глаза Тэга наполнились слезами, которые он сдержал, и я подавил в себе порыв броситься на него с кулаками, спихнуть вниз и колотить до тех пор, пока он бы снова не стал прежним Тэгом, который хотел избить меня и называл сукиным сыном.

Я отвернулся от него и опустился на корточки, опираясь о стену, и мои глаза наткнулись на рисунок Молли, чьи глаза смотрели с листа из альбома для рисования, который я бросил на пол. Она улыбалась мне в ответ — душераздирающая иллюзия долгой и счастливой жизни. Я закрыл глаза и накрыл голову руками, блокируя Тэга и смеющееся лицо его мертвой сестры. И я пробудил воду.

Я сфокусировался на Молли Тэггард и на ее развевающихся светлых волосах таких же, как у Джорджии. Я тут же потерял концентрацию и ощутил уже так знакомую мне резь в животе, которая появлялась всегда, когда бы я ни позволял себе вспоминать о ней. Но с мыслями о Джорджии туннель, который я разрисовал, возник прямо у меня перед глазами — место, где я забрал девственность Джорджии и необратимо потерял часть себя.

Незамедлительно у меня возникла потребность рисовать, и я зло выругался, крича Тэгу бросить мне альбом и карандаш. Это было не совсем то, в чем я нуждался. И все же это лучше, чем ничего. Мои руки стали ледяными, а шея, наоборот, горела. В своей голове я наблюдал, как полоса земли становилась бледной и размытой, а вода разделилась пополам и вытянулась в две возвышающиеся стены, не оставляя не единой капли на влажной земле.

Они заставили закрасить рисунок Молли в туннеле. Департамент шерифа снабдил меня галлоном (прим. пер — примерно 3,78 л) светло-серой краски, под которой скрылась печальная правда, что дети исчезают бесследно, и мир — пугающее место. И пока я смотрел, краска начала слезать, словно невидимые руки стерли ее, снова открывая Молли, и изогнутые линии, и сверкающие глаза, и улыбку, которая, как теперь я мог заметить, была такой же, как у Тэга. Мы не замечаем очевидных фактов, пока нас не ткнут в них носом.

А затем образы начали заполнять мой разум. Все те же образы, которыми Молли насыщала меня.

— Она всегда показывает мне этот долбаный математический тест!

Мои руки замелькали, и я сделал набросок теста с именем Молли, написанным сверху ровным плавным почерком.

Тест по математике улетучился, словно Молли вырвала его из моих рук. Я не проявлял должного уважения за отметку «А» красного цвета, обведенную в кружок. По всей видимости, Тэг был не единственным членом семьи с характером. Обведенная в круг «А» превратилась в звезду. Всего лишь в простую золотую звезду, которая затем трансформировалась в ночное небо, усеянное вспыхивающими и разрывающимися звездами, словно Молли смотрела на световое шоу. Оно было настолько великолепно и насыщенно цветом, что я выругался, что в моей руке всего лишь карандаш, и попросил Тэга дать мне что-нибудь еще.

Затем Молли показала мне поля, которые выглядели в точности как те, что окружали автостраду, и я еле сдержал проклятия от разочарования. Вместо этого я зарисовал длинные золотистые колосья пшеницы, подбирая оттенок, соответствующий цвету волос Молли, в то время как она заполняла мой разум до тех пор, пока пшеница не превратилась в заросли сорняков возле бетонного тоннеля.

— Остановись! Моисей! — Тэг тряс мое плечо и хлопал меня по лицу. — Какого черта, чувак. Ты рисуешь на стенах! — где-то на фоне звучал голос Тэга. — Хотя мне насрать, что ты рисуешь на стенах.

Но связь была потеряна, и я находился в каком-то оцепенении. И был зол. Я отступил на шаг от усеянного звездами неба передо мной, размытого и затененного, и только наполовину законченного.

Я тяжело дышал, и Тэг тоже, словно он вместе со мной перешел на другую сторону и бегал в поисках своей сестры сквозь поля, которые простирались в никуда и не имели для меня абсолютно никакого смысла.

Он опустил взгляд на рисунки, которые я разбросал по полу, и начал по одному поднимать их.