Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 4 ,

— Ну да ладно. Джерри О’Нил всю дорогу точил лясы о здоровенном, на тыщу двести фунтов, марлине, которого за пару недель до этого подцепил какой-то мексиканский бизнесмен из Тихуаны. Про рыбу эту даже в газетах тогда написали. Короче, Джерри сказал, что мексиканец тот был плохим человеком, ну, вроде как несчастье приносил, что ли, и что нам лучше приглядывать за ним.

— Но ты только что сказал, что он поймал марлина на тыщу двести фунтов.

— Ну да, поймал. Этот сукин сын умел ловить рыбу, но он занимался какой-то дрянью, вроде испанского вуду, и бросал через оба борта катера золотые монеты. Ровно каждые пять минут. Как заведенный, смотрел на часы и бросал. Золотые дублоны или еще какое дерьмо, не знаю. Купа это бесило. Мало того что мексиканец такое добро в воду выбрасывал, так он еще и бубнил что-то себе под нос не переставая. Куп говорит ему: заткнись, люди тут рыбу ловят, но тот знай себе бубнит, монетки швыряет да рыбу вытаскивает. Я потом видел один из тех дублонов. Там на одной стороне было выбито что-то похожее на осьминога, а на другой — звезда, как ее… Пентаграмма. Ну, ты знаешь, которыми ведьмы и колдуны пользуются.

— Фостер, все это чушь собачья. Мне нужно быть в Сан-Франциско в семь тридцать утра. — Я махнул бармену и бросил на стойку перед собой две мятых пятерки и доллар.

— Ты когда-нибудь слышал про Маму Гидру, Фрэнк? Этот тип сказал, что ей молился.

— Позвони мне, когда надоест чепуху молоть, — сказал я. — И я думаю, мне не нужно тебе напоминать, что детектив Берк не будет таким терпеливым, как я.

— Господи, Фрэнк, погоди секунду. Просто я так привык рассказывать, ты же знаешь. Начинаю с самого начала. Не люблю ничего за бортом оставлять.

Это лишь несколько примеров, которые может найти кто угодно, если не пожалеет времени на поиски. Но это далеко не все, уверяю вас. В моих книгах Тео Энгвина страницы густо исчерканы желтым маркером.

Все это оставляет больше вопросов, чем дает ответов.

Вы можете трактовать это как хотите. А можете вообще над этим не задумываться. Я думаю, какой-нибудь фрейдист найдет здесь обширное поле для исследований. Все, что было мне известно о Фрейде, я благополучно забыл еще даже до окончания колледжа. Наверное, мне было бы проще, если бы я мог приписать участь Яковы какой-нибудь эдиповой истерии, сказать, что это океан забрал ее, превратившись в ее воображении в великую праматерь, открывшую свои объятия, чтобы дать освобождение и прощение в смерти и разложении.

V

Выбрав улицу, я начинаю идти по ней, но потом не могу удержаться, сворачиваю и бегу со всех ног, поджав хвост. Воспоминания. Видеозапись МИПИ. Якова и детективы ее отца. Я лишь поцарапал ногтем поверхность и отдернул руку, чтобы не лишиться пальца. Я смешиваю метафоры так же, как смешиваю текилу и скотч.

Если, как писал Уильям Берроуз, «язык — это вирус из космоса», так кем, ради всего святого, была ты, Якова?

Эпидемия коллективного бессознательного. Чума веры. Вакцина от культурной амнезии, могла бы она сказать. И таким образом мы возвращаемся к Великовскому, который писал: «Человеческие существа, пережившие какую-либо катастрофу и лишенные воспоминаний о том, что произошло, считали себя сотворенными из праха земного. Все знания о предках, о том, кем они были и в какое межзвездное время жили, стирались из памяти немногих выживших».

Сейчас я пьян и не понимаю, что пишу. Или понимаю слишком мало, чтобы это имело хоть какое-то значение. И все же вам эта часть будет интересна. Это нечто вроде рассказа в рассказе в рассказе, самородок, спрятанный внутри бесконечной матрешки моего сердца. Это может быть даже соломинкой, сломавшей спину верблюда моего разума.

Не забывайте, я сейчас не вяжу лыка, так что весь этот бред из последнего абзаца можно забыть. А можно и запомнить.

«Когда я стану смертью… Смерть — семя, из которого я вырасту». Это тоже написал Берроуз. Якова, ты станешь садом. Ты будешь беспокойным лесом водорослей. В дыре на дне океана лежит бревно, на котором написано твое имя.

Вчера днем, когда мне захотелось блевать от вида этих четырех вонючих стен, я поехал в Монтерей к складу на Пирс-стрит. Когда я был там последний раз, полицейские еще не сняли желтую ленточку «Место преступления. Не пересекать». Теперь здесь только большой указатель «Продается» и еще больший «Не входить». На спичечном коробке я записал название и телефон риэлтерской компании. Хочу спросить у них, что они будут рассказывать потенциальным покупателям о прошлом этого здания. Говорят, весь этот район в следующем году планируют модернизировать, так что в скором времени эти пустые здания будут превращены в лофты и кондоминиумы. Городское благоустройство не терпит пустоты.

Я припарковал машину ниже по улице от склада, надеясь, что никто не обратит на меня внимания, и особенно надеясь на то, что меня не заметит какой-нибудь проезжающий мимо полицейский. Шел я быстро, но не бежал, потому что бег подозрителен и невольно привлекает внимание тех, кто выискивает все подозрительное. Я был не настолько пьян, как мог бы, и даже не настолько пьян, как стоило, и занял свой мозг тем, что стал обращать внимание на незначительные мелочи на улице, на небо, на погоду. Мусор в траве и на гравии: окурки, пластиковые бутылки от напитков (из тех, что запомнил — «Пепси», «Кока-кола» и «Маунтин дью»), бумажные пакеты и стаканчики из ресторанов быстрого питания («Макдональдс», «Дель Тако», «Кей-эф-си»), битое стекло, неопознанные куски металла, ржавый автомобильный номер штата Орегон. Небо было мучительно голубым, тошнотворно голубым, и лишь очень высокие облака нарушали удушающее однообразие этих пастельных небес. Моя машина была единственной припаркованной на улице, живых существ тоже не наблюдалось. Были здесь только два мусорных контейнера, дорожный знак остановки и большая куча картонных ящиков, политых дождем достаточное количество раз, чтобы невозможно было определить, где заканчивается один и начинается другой. Рядом валялся автомобильный колпак.

Дойдя наконец до склада (склада, который стал храмом полузабытых богов, после чего превратился в место преступления, а теперь станет чем-то другим), прошел по узкому переулку, который отделял его от пустующего здания компании «Монтерей пенинсула шипинг» и другого склада (построенного в 1924 году).