Он не хотел или не мог остановиться, продолжая хихикать. Виной тому была то ли шутка, то ли вся та дурь, что они выкурили. Девочка тащит его за собой прямо по Холли-авеню, длинному вымощенному проезду, к Олд-ро-уд, ведущей в огромный лабиринт сланцевых и гранитных кишок кладбища. Надгробия и более массивные памятники то выстраиваются в рядок, то суматошно разбегаются между деревьев, лужи ловят и держат высоко взобравшуюся полную луну, а Мертвая Девочка, кажется, немного заблудилась во тьме.
— Заткнись, — шипит она, издавая недовольные змеиные звуки из поджатых губ, сквозь стучащие зубы. — Идиот, нас сейчас услышат из-за тебя.
Он видит ее дыхание, душу, вырывающуюся с каждым облачком пара.
Потом Адриан кладет свою руку на ее, шерсть свитера и теплая плоть вокруг теплой плоти. Шепчет ей что-то в ухо, ей следовало бы это помнить, но не судьба. Она забыла об этом, как забыла о запахе позднего летнего вечера или солнечного света на песке. Он целует ее.
За поцелуй Девочка показывает ему могилу Лавкрафта, тихое место, куда она приходит, только если хочет побыть одна, без компании, наедине с мыслями и внимательными спящими телами под землей. Фамильный обелиск Филлипсов, а потом его собственное маленькое надгробие. Девочка достает пластмассовую зажигалку из переднего кармана джинсов и подносит ее к земле, чтобы Адриан смог прочитать надпись: «20 августа 1890 — 15 марта 1937, Я — Провидение», а потом показывает ему дары, что оставляют тут случайные путники. Пригоршню карандашей, ржавый винт, две монетки, маленького резинового кальмара и написанное от руки письмо, аккуратно сложенное и придавленное камнем, чтобы не унес ветер. Оно начинается словами «Дорогой Говард», но Девочка не читает дальше, здесь для нее слов нет, а потом Адриан пытается поцеловать ее снова.
— Нет, погоди, ты еще дерево не видел, — говорит она, вырывается из объятий тощих рук и грубо тащит его прочь от надгробия. Два шага, три, и пару проглатывает тень огромной березы, такой старой, что она, наверное, уже была в возрасте, когда прапрадед Девочки переживал пору детства. Раскидистые ветви все еще полны раскрашенных осенью листьев, корни похожи на покрытые струпьями костяшки прикованного к небу гиганта, который вцепился в землю, боясь, что упадет и будет вечно катиться к звездам.
— Ну да, это дерево, — мямлит Адриан, не понимая, даже не пытаясь понять, и теперь она осознает, что совершила ошибку, приведя его сюда.
— Люди здесь послания оставляют, — говорит Мертвая Девочка, снова щелкает зажигалкой, держит колеблющееся оранжевое пламя так, чтобы Адриану стали видны вырезанные перочинным ножом граффити на бледно-темной коре дерева. Непроизносимые имена мрачных вымышленных богов, целые выдержки из Лавкрафта, сталь лезвия вместо чернил для татуировок оккультных ран и посланий давно умершему человеку. Она обводит пальцем контуры шрама в виде рыбы со щупальцами на голове. — Разве это не прекрасно? — шепчет она, а потом видит глаза, наблюдающие за ней из-под нижних веток дерева, светящиеся серебряные глаза, злорадными монетками, странными плодами висящие в ночи.
— Да не было никогда этого дерьма, о котором ты тут вспоминаешь, — огрызается Гейбл. — Это даже не твои воспоминания, а какой-то сучки, которую мы грохнули.
— Думаю, она знает об этом, — смеется Бейлиф, и это хуже хихиканья упырей мадам Терпсихоры.
— Мне всего лишь хотелось посмотреть на дерево, — говорит Мертвая Девочка. — Хотелось показать ему надписи, вырезанные на дереве Лавкрафта.
— Лгунья, — усмехается Гейбл, отчего Бейлиф опять хохочет.
Он присаживается на корточки прямо в пыль и упавшие листья и начинает вытаскивать из зубов какие-то застрявшие там волокна.
И она побежала тогда, но река почти полностью смыла этот мир, ничего не осталось, только дерево, луна да тварь, карабкающаяся по стволу на длинных паучьих ногах и руках цвета меловой пыли.
Там только Женщина одна. То смерть! А рядом с ней другая.
— Мы понимали, ты забудешь нас, — говорит Гейбл, — если тебя отпустить. Притворишься невинной жертвой.
Когда ее сухой язык лижет запястье Мертвой Девочки, он похож на наждачную бумагу, на язык мертвой кошки, а над ними созвездия вращаются в сумасшедшем калейдоскопе танца около луны; дерево стонет и вздымает качающиеся ветви к небесам, моля о рассвете, о лучах солнца и прощении за все то, что оно уже видело и еще увидит.
Иль тоже Смерть она?[6]
И в илистом дне реки Сиконк, под защитой моста Хендерсона, веки Мертвой Девочки трепещут, когда она тревожно ворочается, распугивая рыбу, борясь со сном и с грезами. Но до ночи еще долго, она ждет там, по другую сторону обжигающего дня, потому сейчас Мертвая Девочка крепче прижимает к себе Бобби, и он вздыхает, издавая еле слышный потерянный всхлип, который река крадет и уносит к морю.
Мертвая Девочка сидит в одиночестве на полу гостиной дома на Бенефит-стрит, так как Гейбл взяла Бобби с собой сегодня ночью. Девочка пьет «Хайнекен», наблюдает за желтыми и фиолетовыми кругами, которые их голоса оставляют в застоявшемся дымном воздухе, пытаясь вспомнить, каково это было — не знать цветов звука.
ebooksa