Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что вы мне хотели рассказать? — Филлипс закурил и осмотрел своего собеседника.

Среднего роста, седой, несмотря на то, что ему, вероятно, было всего за тридцать, в поношенном пиджаке. Усы, тоже с проседью, были аккуратно подстрижены. Он, судя по всему, следил за собой.

— Вы ведь журналист?

Хороший английский, хотя и с явным русским акцентом. Эмигрант, определенно.

— Да, — Филлипс выпустил струйку дыма. — Корреспондент, так сказать. Любительская журналистика.

— Любительская? — Незнакомец пристально посмотрел ему в глаза.

«Господи», подумал Филлипс, «в нем безумие. Затаившийся ужас. Хаос крадущийся…».

— Ну да. Понимаете, я не работаю ни в одном издании. В солидном, я имею в виду. Я собираю информацию о необычных происшествиях. Аномальных случаях…

— А-а, — собеседник кивнул. Опустил голову на грудь, словно что-то обдумывая. — Вы-то мне и нужны. То, что я вам расскажу, не примет ни одно солидное, — он рассмеялся нервным смешком, — издание. Так что…

— О чем же вы хотите рассказать? — Филлипс заранее знал, о чем. Зеленые человечки, вампиры, сасквоч, неопознанные летающие объекты. Стандартно.

Незнакомец снова посмотрел на него.

— Хорошо. Я расскажу. Я не могу не рассказать, иначе ЭТО съест меня целиком. ОНО грызет меня с того самого дня… Прошло пять лет, а я не могу забыть этого.

— Вы русский? — рискнул спросить Филлипс.

— Да, русский. Когда большевики пришли к власти, — он болезненно скривился, — я понял — все, империя пала. Знаете, для офицера это предел. Граница, через которую нельзя переступить, не поправ свои старые идеалы. Кое-кто смог это сделать. Но не я. Я потерял все: императора, отчизну, дом, жену… — он внезапно замолчал. «Вспомнил ее», подумал Филлипс и тактично подождал. — Когда мне сказали, что пришла новая власть, я подумал: наконец, хоть какой-то порядок. А потом… я увидел, что это за порядок. Власть плебеев, черт возьми, оборванцев. Пролетариат, — он громко засмеялся, так что за соседними столиками стали оборачиваться на них. — Рабочие и крестьяне, которые ломали старинную мебель и дырявили редкие полотна, мочились в золотые вазы и в грязных сапогах заваливались на шелковые покрывала… Да-а, это была новая власть, власть тьмы.

Я бежал.

Я не мог оставаться там, где толпа простолюдинов ломала мои святыни.

Мне предлагали перебраться в Константинополь, но я решил ехать в Европу. Я уничтожил все документы, могущие выдать меня, одел старую солдатскую шинель, перестал бриться. Взял кое-какие вещи: часть на память, часть — чтобы продать и жить на вырученные деньги. Я решил бежать во Францию.

Не буду описывать всех кошмаров побега из города, прятанья от патрулей, унижения перед холопами. Все началось тогда, когда меня и еще нескольких бедолаг ссадили с поезда. Это случилось где-то на границе с Польшей. Дикие места. Осень, да, тогда была осень. Шинель совсем не грела, да вдобавок есть было нечего. Нас ссадили, да еще и забрали деньги. Не все, правда. Я спрятал кое-что в подкладку шинели, оставил только мелочь.

Как сейчас помню: серый день, голое бескрайнее поле, жуткий холод и мы — три человека на косогоре, смотрящие вслед уходящему составу. Мы были просто выброшены. Один из моих товарищей по несчастью был очень молод — лет двадцать пять, не больше. Второй — гораздо старше, грузный, с красным отечным лицом. Первый представился как студент-философ… неважно, как его звали, второй оказался ювелиром. И я — экс-офицер армии Его Императорского Высочества. — Он горько улыбнулся. — Дайте-ка сигарету.

Филлипс, слушавший его как завороженный, вынул портсигар. Тот прикурил. Помолчал несколько минут.