Формула лежала перед ним, но гротескные горловые звуки неизгладимо отпечатались в его мозгу. Он никогда не мог бы забыть их, если только не случится какого-нибудь сбоя в памяти, вроде страха актёра перед сценой или у публичного оратора. Тем не менее, он не стал рисковать и неотрывно смотрел в свой черновик.
Тон его речи был низким и равномерным, не быстрее чем он обычно говорил. Каждый непривычный слог Уитни произносил медленно и с равномерным ударением. Он знал, что это было сочетание вибраций, и звучание слов отправляет его в эфир, там вибрации достигнут того, кого он призывает. Ключом были именно звуки; возможно, сами слова не имели никакого значения. И, следовательно, громкость не может повлиять на их эффективность. Его наибольшее беспокойство заключалось в правильном произношении звуков, кощунственные вибрации которых не беспокоили землю в течение неисчислимых веков. Но Уитни мог только пытаться и надеяться, что его транслитерация волнистых символов, окружённых завитками, была достаточно точной.
Ничего не происходило. Он знал, что ничего не может произойти до тех пор, пока последняя звуковая волна из сложной серии не выйдет наружу через атмосферу в эфир или, возможно, во вселенную, в неизвестном направлении, близком или далёком, завершая взаимосвязанный узор вибраций, из которого состоит вызов. И голос Уитни гудел монотонными, грубыми, урчащими горловыми звуками, которые никогда не предназначались для произнесения их человеком. С холодной решимостью он держался устойчивого, неторопливого темпа. Даже малейшая дрожь от неустойчивых эмоций может испортить всё, нарушив равномерный поток вибраций. Она может полностью уничтожить эффективность заклинания или вариацию длины этой конкретной волны, бесконечно малой по своему происхождению, но неуклонно расширяющейся на протяжении всего своего путешествия. Неправильный звук может создать призыв, слегка отличающийся от того, который он выполнял. А ответ может быть ещё более ужасным и менее полезным, чем тот, которого он ждёт.
Уитни дочитал заклинание и остановился. Он мог слышать, как его сердце колотилось в тишине комнаты; и шум движения с далекой улицы, смешанной со стремительным ветром, казался ему странным и нереальным. Через мгновение он убрал перевод в ящик стола и сел, напряжённый и измученный, в глубокое кожаное кресло рядом с камином.
Уитни был готов ждать. Он удивился бы, если бы ему ответили в то же мгновение. Бесконечные тысячелетия, должно быть, прошли с тех пор, как эти слова были записаны. Это делало правдоподобным предположение, что через некоторое время, по крайней мере, через несколько минут, может прийти ответ, если это вообще произойдёт. А пока его ум должен быть в покое. Уитни пришёл к логическому заключению — он использовал последний шанс, который у него был. Он кропотливо выполнял каждый последующий этап работы; и если ответа не придёт, то он будет теперь знать, что дверь к всеведению закрыта для смертных.
Но когда он сидел перед пылающим камином, угнетающие чувства сомнения и предчувствия овладели им. Теперь, когда призывание было окончательно завершено, его всё больше и больше удивляла поспешность, с которой он взялся вызывать силы, над которыми у него не было ни малейшего контроля. Исполнение его мечты не настолько ослепляло его и заглушало предостерегающий внутренний голос, как это было раньше. На мгновение у него возникло нечто вроде чувства паники, словно он на мгновение увидел ускользающий от него смысл существования. Теперь он мог почти принять поражение своих надежд на обретение всезнания…
Уитни взглянул на часы: прошло тридцать минут с тех пор, как он закончил ритуал вызывания. Очевидно, на вызов не ответили. И, возможно, это было даже к лучшему, что никто не пришёл или не смог явиться к нему из ледяных далей космоса, чтобы встать перед Уитни и слушать его просьбы о помощи.
Но смутный страх тяжело давил на его сердце. Ещё было рано, но движимый каким-то извращённым побуждением, он сел в кресло с высокими спинками перед своим столом и сделал длинную запись в своём журнале, описывая всё произошедшее до сего момента. Затем он поднялся наверх и лёг в постель, в усталости и тревоге, с растущим чувством безымянной угрозы в душе.
Он решительно закрыл глаза и быстро уснул, несмотря на все страхи — здоровая, без сновидений, дремота, вызванная изнеможением, охватила его. Но, наконец, стали формироваться и сны; спящий начал что-то бормотать и метаться в постели, когда он пробирался куда-то, спотыкаясь через призрачную глушь из высоких, похожих на папоротник растений, выдыхая туман в этом новом и неодушевлённом мире. Растительность была буйной, высокой и совершенно чуждой, она пышно распускалась, закрывая Уитни весь обзор. Он ощущал себя пигмеем в этой траве. Отовсюду до него доносились свистящие шёпоты, чередующееся с грубыми, глубокими гортанными воплями; изредка он слышал шелест невидимых тел, пробирающихся через стебли, похожие на папоротники. Но они всегда были вне поля его зрения из-за густой растительности, и Уитни ковылял извилистым путём, пытаясь избежать их, потому что звуки не предполагали никакой знакомой ему формы жизни.
Он не знал, куда шёл, но у него возникло чувство, что его преследует кто-то страшный и неизвестный. Уитни стал спасаться бегством, вслепую продираясь сквозь скрывающие его папоротники; вокруг были невидимые чуждые существа, а позади — ужасная и безымянная судьба, которая шла по его следу. Теперь он бежал, задыхаясь, с безрассудной поспешностью, через густую растительность, небрежно выдавая своё местонахождение существам, которые шептались вокруг него. Он мчался с энергией и выносливостью, на которую был неспособен в бодрствующей жизни, скользя сквозь бесконечные мили высоких, плодовитых папоротников. Но далеко позади он ощущал присутствие упорного преследователя, беспощадно идущего по его следу и постепенно набирающего силу.
Уитни продолжал свой бег, задыхаясь, и с трудом пробиваясь сквозь барьер из листвы. Затем внезапно он вырвался из первозданного леса на широкую, голую, холмистую равнину, простирающуюся до туманного горизонта, и здесь уже негде было спрятаться. Он хотел было повернуть назад в жуткий лес, но размеренный топот могучих ног уже потрясал землю на той тропе, которую Уитни только что проделал. Над папоротниками возвышалось покрытое пеленой лицо гигантского преследующего его существа, идущего к Уитни тяжёлыми размеренными шагами.
Во сне Уитни хотел было убежать через открытое пространство; но длинное змеевидное щупальце остановило его, обхватив за талию. Щупальце было серым, грубым и получешуйчатым, и его хватка была похожа на петлю из растягивающейся стали. Уитни сжало несильно, и он смог свободно повернуться и посмотреть на монструозную фигуру, возвышающуюся как тень высоко над его головой. Лицо существа было открыто сейчас, и Уитни увидел, что оно огромное, беспристрастное и смутно напоминает человеческое, но с шокирующими и богохульными отличиями. Холодные, равнодушные глаза смотрели на человека — длинные, узкие, зелёные; в них жалость, ненависть или любые человеческие эмоции казались невозможными.
Внезапно щупальце сжало свою хватку, и Уитни взмыл вверх. Когда его ноги оторвались от рыхлой почвы, тошнота от головокружения охватила его; уши наполнил рёв, а равнина под ним стала чёрной.
Словно видя сон во сне, Уитни открыл глаза и увидел обширную панораму космического великолепия, развернувшегося перед ним. Он быстро двигался через безграничные пространства космоса, пролетая мимо огромных звёзд и планет, через созвездия и вселенные. Он ощущал бурление и ритм слепых, титанических сил вокруг себя; но об их природе он мало что мог сказать, кроме того, что они были бессмысленными резервуарами ужасной энергии, пульсирующей в соответствии с непостижимыми законами.
Наконец, его охватил покой, и он увидел или узнал гигантский газообразный глобус, бесконечно пылающий в бескрайнем пространстве; а после невыразимых миллионов лет увидел огромный взрыв, который разбросал пылающий газ через всю вселенную. Словно бог, он осознавал, что проходят миллиарды лет, в то время как газ охлаждался, и расплавленные планеты качались на своих эллиптических орбитах вокруг породившей их звезды. Он смотрел на них спокойно и увидел, наконец, зарождение жизни на третьей планете от солнца. Теперь мир казался ближе, и Уитни посмотрел вниз на влажную, пышную растительность посреди воды, в которой огромные формы — не рептилии и не млекопитающие, мычали и сражались друг с другом в течение долгих веков.
Затем он увидел, как из пустот космического пространства началась миграция бесчисленных инопланетных существ, крылатых и со щупальцами, со странными бочкообразными телами. И он понял, что стал свидетелем колонизации нового мира предположительно легендарными Старцами, так настойчиво упоминаемыми безумным автором «Некрономикона». И он понимал также, что это видение ограничивалось его собственным опытом и знанием. Уитни видел развитие только собственной планеты. Но он не осмеливался думать об этом, а продолжал наблюдать за кишащими миллионами Старцев, которые строили свои огромные циклопические города, частично на суше, но большей частью под водой, на дне океана. Он наблюдал миграции из других миров Ми-Го или Отвратительных Снежных Людей, а затем отродье Ктулху, и то как они построили ужасный каменный город Р"льех; Уитни наблюдал ужасную битву между ними и Старцами за господство над планетой. Он увидел, что, наконец, достигнут компромисс, а затем следил за развитием старцев в течение миллионов лет. Он содрогался от ужаса, видя их неописуемых рабов, шогготов, существование которых на земле так горячо отрицалось в «Некрономиконе». Он изучал их странную, чуждую культуру и смутно, как сквозь дымку, видел, как они уменьшались в количестве и угасали, и осознал, что эти существа упоминаются с непонятной целью в знакомых ему глиняных табличках.
После этого на планете возникли рептилии…
Эра за эрой прошли перед глазами Уитни. Потом зародились и стали развиваться млекопитающие, но ужасные старшие боги, которые жили ещё до прибытия Старцев, продолжали ходить по земле, преследуя незрелых, получеловеческих существ, которые встали на задние ноги. Прошло время, и земля заполнилась двуногими существами, теперь определённо людьми, которые начали подчинять себе природу. Уитни наблюдал за их эволюцией, их войнами, культурой и научным прогрессом. Он видел цивилизации Атлантиды, Му, и Лемурии, а также множество других, от которых до нашего времени не дошло ни одного воспоминания; в одно мгновение Уитни поразило понимание того, до каких высот могущества и знаний дошли эти цивилизации и как быстро стремительные моря, варварские набеги или неизбежный упадок поглотили их. Он был в восторге от деяний греческих героев Золотого Века и следовал по пути Энея до основания Рима. Судьбы могучего Египта и завоевания тёмных орд Ассирии и Вавилона развернулись перед его глазами; он просмотрел годы истории, узнавая всё, видя всё, понимая всё происходящее в мире, в котором он жил. Туманные и непонятые события прошлого и спорные точки истории стали для него теперь ясными.
Наконец, его собственный век пронёсся перед Уитни, и он удовлетворённо улыбнулся, пока его разум поглощал бесконечные детали изучаемого мира. Затем постепенно он переместился в будущее, где с восторгом увидел, как наука решила одну за другой все великие проблемы. Он увидел все тайны вселенной, все силы были теперь покорены человечеством, и фундаментальная простота этих сил стала теперь ясна. Через бесконечные эпохи Уитни переместился в стареющий мир, ставший замёрзшим и пустынным под умирающим солнцем, а затем увидел предельную чёрную холодность межзвёздного пространства и окончательное уничтожение, которое последовало за этим.
В последней темноте, охваченной космическим холодом, чувства Уитни стали путаться, и тошнота от головокружения вновь охватила его.
ebooksa