Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2 ,

— Мы подъезжаем к Акеливиллу. Я пожелаю вам доброй ночи через одну-две минуты.

Я устало улыбнулся, надеясь, что старик не заметил как я облегчённо вздохнул. Затем, поднимаясь со своего места, он обратился ко мне в последний раз, и от его слов меня пробрал ужас до самых костей.

— Вы знаете меня, не так ли? Что ж, это правда — я не похож на вас, молодой человек. Вы всё ещё среди живых. Но всё не так плохо — моя жена похожа на меня. Её тело позволяет ей не страдать от одиночества.

Когда он повернулся, чтобы встать в проходе, при быстрой вспышке бледного света я увидел как старик царапает свою щеку чешуйчатой и зловонной рукой, и куски плоти эластично отрывались и отлетали от щеки, поскольку его пальцы, казалось, проскальзывали внутрь лица. Мне тогда, должно быть потребовалась вся сила духа, чтобы удержаться от рвоты, но я только стонал, когда старик повернулся и пошёл между кресел к передней части автобуса. Он жестами стал объяснять водителю, что хочет здесь выйти.

Когда автобус изрыгнул это отвратительное существо, я заметил ещё одну фигуру, — женщину, ожидающую старика на обочине дороги. Её освещали слабые огни автомобилей, которые остановились позади автобуса, очевидно неспособного совершить разворот из-за машин на встречной полосе. Женщина была такой же изодранной, как и мой сосед, её лицо также напоминало посмертную маску, которая с тех пор навсегда врезалась в мою память. Когда автобус, наконец, тронулся с места, старик с женщиной омерзительно обнялись, смеясь при этом как мертвецы, а затем ночь снова поглотила их. Но по воле небес я не отвёл от этой парочки свой взгляд на несколько секунд раньше. И тогда в темноте я, возможно, не заметил бы…. О, Боже, я, возможно, не заметил бы!

Я не должен был заметить, что женщина, при всей её смертельной ужасности, была, очевидно, на восьмом или девятом месяце беременности!

Перевод: А. Черепанов Январь, 2016

Ричард Франклин Сирайт

ХРАНИТЕЛЬ ЗНАНИЯ

Ричард. Ф. Сирайт (1902–1975). «The Warder of Knowledge», 1992. Рассказ относится к межавторскому циклу «Мифы Ктулху. Свободные продолжения», и впервые опубликован в 1992 году, уже через много лет после смерти автора, хотя написан он где-то в конце 30-х годов, когда Сирайт переписывался с Г. Ф. Лавкрафтом. Вот цитата из книги Глеба Елисеева «Лавкрафт»: «Летом 1933 г. Лавкрафт также получил письмо от бывшего телеграфиста Р. Сирайта, просившего обработать некоторые из его рассказов и помочь с их публикацией. Фантаст счел эти тексты вполне профессиональными, хотя и дал ряд советов автору. После этого Сирайту удалось пристроить несколько историй в журналы, он сообщил об этом Лавкрафту и также постепенно вошел в число его постоянных корреспондентов. История с публикацией текстов Сирайта любопытна еще потому, что она показывает, с какой лёгкостью самые разные авторы включались в игру в псевдомифологию, затеянную Лавкрафтом и его друзьями. Зная о выдуманных мистических книгах, упоминающихся в произведениях своего товарища, Сирайт в качества эпиграфа к рассказу „Запечатанный бочонок“ поставил отрывок из неких несуществующих Эльтдаунских таблиц. Лавкрафт оценил изобретение приятеля по переписке, и позднее ссылки на Эльтдаунские таблицы появятся и в его произведениях — повести „За гранью времен“ и рассказе „Дневник Алонзо Тайпера“». Р. Ф. Сирайт, очевидно, после смерти ГФЛ забросил написание рассказов. Так как в его библиографии значится всего 20 рассказов и где-то 25 стихов, все написаны в 30-е годы. http://www.isfdb.org/cgi-bin/ea.cgi?1375.

Примечание: в оригинале «Eltdown shards», что дословно — осколки, черепки. Однако в русскоязычных переводах Лавкрафта устоялось выражение «таблички». Видимо изначально были некие глиняные листы, например прямоугольные. Но они раскололись, и часть потерялась, так что остались фрагменты разной геометрической формы. Поэтому в переводе то «таблички», то «фрагменты».

Впервые на русском языке.

Источник текста:

Сборник «Tales of the Lovecraft Mythos» (1992)

Нижеследующий отчёт был составлен на основе данных из различных источников. Наиболее важными из них являются: аккуратно напечатанный дневник доктора Уитни и записи о поразительных духовных впечатлениях, полученных в его спальне профессором Туркоффом с университетского факультета психологии. Дневник Уитни был найден в ящике библиотечного стола. Но можно не принимать во внимание его содержание, ибо оно похоже на бред неуравновешенного интеллекта или на фантастические полёты мрачного воображения. Вопреки духовной природе опыта Туркоффа, шокирующие аллюзии и ужасные умозаключения, которые он изложил в своих записях, едва ли вызовут недоверие у беспристрастного читателя. В самом деле, члены университетского факультета, которые видели записи Туркоффа, были единодушны во мнении, что это — работа сумасшедшего, знакомого с особенно отталкивающими типами первобытного фольклора и некоторыми древними легендами. Я не буду опровергать их выводы, хотя эти учёные не имели доступа к дневнику Уитни, который я присвоил тогда, опасаясь, что его разглашение действительно может сказаться на душевном равновесии моего друга.

Похоже, что даже в детстве Гордон Уитни странным образом отличался от своих друзей. С того времени, как его разум возобладал над телом, им овладело ненасытное стремление к знаниям. Конечно, это было отчасти нормальное, пытливое детское любопытство, но оно зашло намного дальше. Его не устраивали отрывочные сведения; он жаждал самой полной и подробной информации по каждому предмету, с которым сталкивался его и без того беспокойный ум. Даже в этом раннем возрасте Гордон был охвачен неугомонным стремлением без особого мотива и практической цели собрать в одно целое всё многообразие известных научных фактов, а также безграничных тайн, которые ещё не были исследованы. По мере того, как он становился старше и поглощал то, что казалось ему поверхностными доктринами ортодоксального образования, его внутренняя потребность в знаниях становилась всё сильнее.

Без особой на то причины он решил стать химиком. Уитни мог выбрать любую из десятка наук, в частности, палеографию, в которую он проник настолько глубоко, насколько позволяла его рассеянная энергия. Но органическая химия с её невероятно огромным запасом доказанных фактов, ошеломляющим множеством гипотез и совершенно неожиданных истин, которые, по мнению Уитни, всё ещё не были открыты, могла дать ему неограниченное поле возможностей. Неутомимый энтузиазм, с которым он бросился изучать химию, произвёл впечатление на его преподавателей; и когда Уитни получил докторскую степень, ему предложили кафедру в Университете Белойна, в маленьком местечке на среднем западе, где он и учился. Это предложение Уитни принял с радостью, так как оно сочеталось с его устремлениями, а также давало ему материальные средства для своей работы.

Именно в тот период, сразу же после получения должности, он погрузился в оккультизм. Странная причуда характера, не дававшая ему покоя, отвечала и за эту серию исследований; он вдохновлялся сомнительными ссылками и туманными цитатами из более стандартных работ. Таким образом, он провёл в ужасе и содрогании многие часы, изучая латинскую версию ужасного «Некрономикона» безумного араба Абдула Аль-Хазреда. Позже он с чувствами отвращения и очарования прочитал двусмысленные откровения и невероятные умозаключения «Книги Эйбона»; и, наконец, прекратил свои исследования в один ноябрьский вечер. За окном шумел сильный ветер, а Уитни с побелевшими губами дрожал над своим незавершённым переводом загадочных и частично расшифрованных Эльтдаунских Табличек. После этого он снова вернулся к консервативным наукам; но эксцентричные идеи, внедрившиеся в его сознание, оставили в нём неизгладимые следы.

Хотя Уитни не был полным отшельником, большую часть времени он был свободен от рутинных лекций и по-прежнему обширных палеографических исследований, и мог по-прежнему уделять время химическим опытам. Он добился определённой репутации, и со временем ему предложили пост на кафедре химии в Белойне; и впоследствии новое оборудование было полностью использовано для его личных научных исследований, ибо в уме Уитни зародилась великая мечта.

Это была нелепая мечта, возможность осуществления которой была настолько фантастической, что Уитни никогда бы не осмелился доверить её кому-либо; но она всё крепла, так что Уитни, наконец, слепо и страстно принял эту мечту, направляя все свои мысли и действия на её исполнение. Прежде чем она облеклась в форму потенциальной реальности, Уитни полубессознательно собирал в каталоги различные данные, относящиеся к избранной теме; а возможно, эта накопленная информация сама по себе побудила Уитни использовать её. Итак, в возрасте сорока пяти лет Гордон Уитни решительно направил все свои силы на великий поиск всезнания.

Его план был достаточно смелым, или как он сам считал, — невозможным. Однако после пяти лет интенсивных исследований он ещё не достиг своей цели, хотя и добился ряда радикальных достижений в области психических стимуляторов. Глубокая осведомлённость в характеристиках и структуре клеток в сочетании с подробным знанием соответствующих лекарств и микстур дали ему значительное преимущество; но серия осторожных экспериментов убедила Уитни в том, что окончательное совершенствование его химической формулы может вызвать только временное и, возможно, опасное нервное возбуждение. И он, наконец, с сожалением признал тот факт, что никакой наркотик сам по себе не мог наделить его мозг необычайной ясностью, способностями и сверхчеловеческим осознанием, к которым он стремился.