Возлюбленная из Страны Снов

— Как решусь я сказать ей? — повторила она.

— Тише! — произнес Гарри, схватив ее за руку и взглядывая на дверь.

Я обернулся: на пороге стояла Летти, бледная как смерть, с полураскрытыми губами и тупо глядевшими глазами. Мы не слыхали, как она вошла, и не знали, сколько она слышала из нашего разговора — во всяком случае, достаточно, чтобы не нужно было более ничего сообщать ей. Мы все бросились к ней; но она рукой отстранила нас, повернулась и ушла наверх, не сказав ни слова. Жена моя поспешила за ней и нашла ее на коленях подле кровати — без чувств.

Послали за доктором; она скоро очнулась, но несколько недель пролежала опасно больная.

Прошло около месяца после ее полного выздоровления, и она уже сходила вниз, когда я увидел в газетах известие о возвращении «Пионера»; но, так как оно уже не имело для нас интереса, то я ни с кем не поделился этой вестью, тем более, что сестре больно было бы слышать само это имя. Вскоре после того, я сидел у себя и писал письмо — вдруг слышу громкий стук в парадную дверь. Я оторвался от своего занятия и стал прислушиваться, потому что голос посетителя показался мне не совсем незнакомым. Подняв глаза в недоумении, я случайно остановил взгляд на портрете бедного Джорджа — и не знал, во сне ли я или наяву. Я уже говорил, что он был изображен с рукой, опиравшейся на рукоять кортика. Теперь же я ясно видел, что указательный палец был поднят, точно в предостережение от чего-то. Я пристально вглядывался, чтобы убедиться, что это не игра воображения, — и еще заметил две кровяных капли, ярко и ясно выступавшие на бледном лице. Я подошел к портрету, ожидая, что и это явление исчезнет, подобно мертвой голове, но оно не исчезало; только приподнятый палец, при близком осмотре, оказался маленькой белой мошкою, сидевшей на полотне. Красные капли были жидки, но, конечно, не кровяные, хотя я сначала не знал, как объяснить их. Мошка была в состоянии спячки; я ее снял с картины и положил на камин под опрокинутую рюмку. Все это заняло меньше времени, чем потребовалось на описание. В ту минуту, как я отходил от камина, служанка принесла карточку и сказала, что джентльмен ждет в передней и спрашивает, могу ли я его принять. На карточке было имя Винсента Грива. «Слава Богу, что Летти дома нет», — подумал я и вслух сказал служанке: «Просите; но если жена и мисс Летти придут домой прежде, чем этот джентльмен уйдет, — скажите им, что у меня гость по делу, и я прошу сюда не входить».

Я пошел к двери встречать Грива. Переступая порог, еще прежде, чем мог видеть портрет, Грив остановился, весь содрогнулся и побледнел, даже до губ.

— Закройте этот портрет, прежде чем я войду, — проговорил он торопливо, глухим голосом. — Вы помните, как он и тогда на меня действовал; теперь будет еще хуже после этого несчастья.

Я лучше прежнего понимал его чувство — сам довольно намучился с портретом и не без страха глядел на него. Итак, я снял скатерть с небольшого кругленького столика, стоявшего у окна, и накинул ее на картину. Тогда только Грив вошел. Он сильно изменился. Лицо его было еще худощавее и бледнее, глаза и щеки впали; кроме того, он как-то странно сгорбился, и взгляд его выражал уже не хитрость, а какой-то ужас — точно у затравленного зверя. Я заметил, что он ежеминутно поглядывал в сторону, как будто слыша кого-то за собой. Этот человек мне никогда не нравился, но теперь я чувствовал непреодолимое отвращение к нему — такое отвращение, что рад был вспомнить, как, исполняя его просьбу закрыть картину, я не подал ему руки. Я никак не мог говорить с ним без холодности, притом я решился объясниться с ним напрямик. Я сказал ему, что я, конечно, рад его благополучному возвращению, но что не могу просить его по-прежнему бывать у нас, — что я бы желал узнать подробности смерти бедного Джорджа, но не позволю ему, Гриву, видеть мою сестру, — и в то же время, по возможности деликатнее, намекнул на непристойность его поведения перед отъездом. Он выслушал меня очень спокойно; только глубоко, тоскливо вздохнул, когда я сказал, что должен просить его не повторять своего визита. Он был, очевидно, так слаб и болен, что мне пришлось предложить ему рюмку вина, и он с явным удовольствием принял мое предложение. Я сам достал из шкафа херес и бисквиты и поставил на стол между нами; он налил себе рюмку и с жадностью духом выпил.

Мне стоило немалого труда заставить его рассказать мне о смерти Джорджа. Наконец он с явной неохотой рассказал, что они вместе пошли на белого медведя, которого увидели на ледяной горе, причалившей к берегу. Гора заканчивалась с одной стороны острием, как крыша дома, и отлогость выдавалась над страшной бездной. Они взобрались на самый верх, и Джордж неосторожно ступил на покатую сторону.

— Я звал его, — продолжал Грив, — я просил его вернуться, но было поздно. Он пробовал поворотить назад, но поскользнулся. Последовала ужасная сцена. Сначала медленно, а потом все быстрее, он скользил к краю. Не за что было ухватиться — ни малейшего выступа или шероховатости на гладкой поверхности льда. Я скинул сюртук и, наскоро прикрепив его к ружью, протянул ему — не хватало. Прежде, чем я успел привязать еще галстук, он соскользнул еще дальше и продолжал стремиться вниз с возрастающей быстротою. Я в отчаянии закричал, но не было никого поблизости. Он понял, что участь его решена, — и только успел сказать мне, чтобы я передал его последнее прости вам и… и ей…

Голос Грива оборвался, однако он продолжал:

— Мгновение спустя все было кончено: инстинктивно уцепился он на секунду за край и — исчез!

Грив едва произнес последнее слово, как у него отвисла челюсть, глаза его точно собирались выкатиться из впадин… Он вскочил на ноги, указал на что-то сзади меня, замахал по воздуху руками — и с громким криком свалился, как подстреленный. С ним сделался припадок падучей болезни.

Я невольно обернулся, в то же время бросаясь поднимать его с пола: скатерть сползла с портрета — и лицо Джорджа, казавшееся еще бледнее от красных пятен, сурово глядело на нас. Я позвонил. К счастью, Гарри подошел тем временем — и, когда служанка сказала ему о случившемся, он прибежал и помог мне привести Грива в чувство. Картину я, разумеется, опять закрыл.

Когда Грив совсем пришел в себя, он объяснил, что с ним бывают такие припадки. Он тревожно расспрашивал, не говорил ли и не делал ли чего особенного, пока продолжался припадок, — и видимо успокоился, когда я сказал ему, что ничего не было. Он извинялся в причиненном беспокойстве и объявил, что как только почувствует себя посильнее — простится с нами. Говорил он это, облокотившись на камин. Белая мошка бросилась ему в глаза.

— У вас, верно, был уже кто-нибудь с «Пионера?» — спросил он нервно.

Я отвечал, что никого не было, и спросил, почему он так думает.

— Да вот этой белой мошки не бывает в такой южной широте, — сказал он, — это один из последних признаков вымирающей жизни на дальнем севере. Откуда она у вас?

— Я ее поймал здесь, в этой комнате.

— Это очень странно. Никогда я ничего подобного не слыхал. Я после этого не удивлюсь, если начнут рассказывать о кровяных дождях.