Не от мира сего

Пока полицейское начальство получало «кочергу в дышло» в мэрии, события в отделе развивались по намеченному изобретательными оперативными сотрудниками сценарию. К обезьяннику подошли коренастый опер и два дюжих сержанта. Кивнув на Оранжевого, они потребовали от него просунуть руки в специальное окошечко и надели наручники. Тот спокойно подчинился. Доброжелательно похлопывая по спине дубинками, сержанты сопроводили потенциальную жертву в конец длинного коридора и, не снимая наручников, втолкнули в камеру к «агитбригаде», очень даже готовой к встрече дорогого гостя.

— Лязгнули затворы и замки темницы, заскрипели подъёмные блоки, и узник остался наедине с мрачной перспективой на дальнейшее прозябание в каменном мешке. Один на один с тоскливой безысходностью о жалком и бренном, скорбном и тленном будущем, таком же коротком, как этот упирающийся в шершавую стену камеры взгляд… — довольно складно проговорил новоприбывший арестант, стоя у входа. Затем огляделся и, оценив высокое эстетическое впечатление от соседства приятных джентльменов в наколках вдоль и поперёк, добавил, — и с такими правильными бродягами.

Корешок Чумного, лежавший ближе всех к выходу громила Валун, который и должен был первым встретить гостеприимным пинком непонятливого лоха, не знающего даже, как в хату войти к уважаемым людям, приоткрыл в удивлении рот.

Покатый лоб прорезала редкая морщина. Валун пальцем с наколотым перстнем почесал раздумчиво кривой нос — результат побед боксёрских, это он так силился осознать смысл произнесённого монолога с набором малопонятным слов.

Вместо упреждающего воспитательного дебютного пинка новичку в камере повисла густая пауза.

Третий представитель «агитбригады» Гужа́ тоже был несколько озадачен — втолкнули фрайера сумасшедшего в наручниках, тот несёт околесицу, но глаза при этом на миг сверкнули свирепым льдом. Гужа этот миг уловил, холодком опасности обдал его этот ледяной брызнувший в него взгляд, правда, он тут же исчез, но мозги опытного бывшего сидельца, не до конца убитые алкогольной пропиткой, заорали во все тяжкие, — «будь осторожен!». Прикрыв глаза, он лихорадочно стал обдумывать дальнейшую тактику своего поведения.

«Сей экземпляр на лоха конкретно не тянет, такой сам любого вылечит, поэтому лучше в стороне постоять от спектакля бездарного. Вернее, на шконке полежать, понаблюдать со стороны статистом безучастным, так, глядишь, и здоровье сохранишь себе на будущее».

Вот такое стойкое ощущение возникло у Гужи́. Почему-то он уверенно просчитал, что режиссёр спектакля вскоре сменится, как, впрочем, и актёрский состав, и чем закончится вся эта канитель — неизвестно.

Оранжевый, тем временем, спокойно подошёл к единственному свободному «пятачку» и уселся рядом с Чумным на его «спальном месте», как его уважительно называл хозяин. Единственный табурет был занят, на нём лежали в грязных ботах ноги старшего по хате, они отдыхали. Гужа с любопытством смотрел, как приподнялся Валун, выйдя из умственного ступора, как Чумной стал наливаться яростью благородной от этакой неуважухи и наглости.

— Следи за руками, показываю один раз! — Оранжевый встряхнул руками. Наручники непостижимым образом слетели на бетонный пол, прощально звякнув.

Вновь сгустилась пауза, теперь удивился и Чумной. Забыв обо всём, он пытался понять суть фокуса. Валун поднял наручники, внимательно осмотрел, потом их изучил сам Чумной. Оковы были сделаны качественно, на совесть, из хорошей стали.

— А ещё раз слабо? — поинтересовался любознательный Валун.

— Я же сказал, один раз! Тут не цирк, а я тебе не фокусник, понял, да?

— Ну-ка, Валун, надень мне, — протянул руки Гужа, чётко сообразивший, где спасительный выход, — уж я-то проверю, какой тут фокус, не сумлевайтесь!

Оранжевый понимающе глянул и одобрил, — правильно, пусть проверит браслетики, хуже не будет.

Он с ходу раскусил тактический ход Гужи и даже несколько подивился звериному чутью этого каторжанина, а тот, в свою очередь, тоже понял всю подоплёку ситуации и поздравил себя с правильным выбором. Он теперь абсолютно не сомневался, малый этот не прост, а весьма умён и опасен, такой раскусит их бригаду и выплюнет без труда, даже не поморщится. С удовольствием, видимым только Оранжевому, Гужа побренчал надетыми кандалами и улегся, якобы изучать алгоритм освобождения от оных, исключив тем самым себя из любого действа.

— Ну, бродяги, у кого фортуна мышцами обросла, кто накаченный удачей? Кто рискнёт сыграть по крупному? — в руках у этого ненормального материализовалась новёхонькая нераспечатанная колода карт. Чумной мысленно возликовал, эта тема была до боли родной, шулер он был первоклассный, правда, по натуре своей иногда поддавался азарту. Валун тоже являлся большим любителем «постирать», особенно в паре с Чумным.

Не раз и не два они грамотно обували ослов лопоухих на деньги в различные карточные игры. Поэтому, не медля ни минуты, Чумной с Валуном согласились испытать судьбу, освободили для этого место, обговорили, во что будут играть, количество игр и прочие условные, но такие важные мелочи. Ставка немалая, договорились на интерес, проигравший должен совершить поступок, назначенный выигравшим. Гужа, активно потрясая наручниками, решил воздержаться от игры, но пообещал всеми силами своей души поддерживать братанов морально.

Сдавать доверили Чумному. С треском разорвана упаковка, безукоризненно перетасована колода, и вот зашелестели сдаваемые карты, молниеносно мелькающие в ловких руках. Можно было только позавидовать мужеству храбрецов, уповающих на мощь своего везения в карточной игре с такой ставкой и такой личностью. Правда, Гужа, наблюдавший со стороны за игрой, не завидовал, скорее он жалел верных собутыльников. Он не знал, что задумал Оранжевый, но был уверен — дружки его проиграют, и чем это закончится, неизвестно. Наверняка, не Нобелевской премией.

Первым проиграл Валун. Чумной очумел! Он же всё сделал, чтобы Валун выиграл! Но беспроигрышная комбинация, основанная на ловкости рук, на многолетнем опыте успешного разводилова разного калибра «оппонентов по ту сторону ломберного стола», дала сбой! Чумной так этому изумился, что на минуту онемел. Он мысленно заметался в предположениях о причине произошедшего проигрыша и угрюмо уставился в одну точку на стене. При этом вид у главаря был такой, как будто он увидел нечто, ну очень познавательное, и потому полностью погрузился в себя. Так творческие личности уходят от окружающего их бытия в некий астрал, пространственный оазис, где, отрешившись от всего земного и грязного, попадают в розовое и благоухающее эфемерное потустороннее. А в результате этих «уходов» рождаются живописные полотна, интересные книжные тексты, особо музыкальные ноты и гениальные сценарии для фильмов о «талантливых разностях и всякостях», которые, как правило, чисты, покрыты глянцем, флером и ажурной кисеёй, воздушны и приятно пахнут, вот только в жизни реальной никак не умещаются. Ну, что, к примеру, ждать непревзойдённо радужного от «прихода» того же Чумного в полутёмную душную камеру со смердящей «прасковьей»? Вот что, спрашивается, мог этот кримэлемент привнести светлого в реалии сегодняшние? Наверное, поэтому главный из трио воспитателей как уставился остекленелым взглядом куда-то в грядущее, так и замер, не выходя оттуда.