Рия повертела листочек со всем сторон, посмотрела на свет, но ничего не нашла больше. Я забрала у неё улику. Перечитала ещё раз.
- Х.Г… Думаешь, это Хороший Господин?
- Я бы очень удивилась, окажись это не он. Ты же сама его так называешь, нет?
Ещё раз перечитала записку:
- Красивое стихотворение, - констатировала я.
- А мне не нравится. Слишком ритм битый и рифма не везде подобрана… И вообще, я думала, у вас тут шабаш был, а вместо него какое-то общество мёртвых поэтов.
Сложив аккуратно листочек, положила его в карман. Мне кажется абсолютно правильным хранить такие вещи как чужие стихи, найденные в пепле.
Я подумала обо всех тех, кто плясал в ночи. Но написать стихотворение мог любой из них! Ладно, почти любой: вряд ли бы на поэзию того же Двадцать Х.Г отреагировал бы обращением “милая”. Может, та бабушка? Или Даша?
- Так, странно, Рия…
- М?
- Ведь Хороший Господин же специально попросил хранить этот листок, и, словно б в ответ на просьбу, его попытались сжечь.
- Да, так оно обычно и бывает… на просьбы-то, - она почесала переносицу, - но рукописи, как показывает вековая практика, не горят. Слушай, давай, может, двинемся по направлению дома и по дороге всё обсудим? Я умираю без кофе и сигарет, да и тебе не помешало бы умыться.
Я оглядела себя. В меру возможностей.
- А что? Что-то не так?
Да всё с тобой в порядке, просто лохматая и чумазая. Пошли, приведем себя к общему человеческому знаменателю и будем думать.
Глава четырнадцатая. Волонтёр волшебства
Входя в квартиру, поймала странное ощущение, будто дом этот совершенно не мой (хотя он никогда и не был моим), и я вижу его впервые.
Денис вышел из ванной и укрепил мои чувства фундаментом.
Чужой, в одних штанах и с удивленным выражением, закрепившимся на красном лице… На меня напала такая злость, что, казалось, я подниму его и вышвырну из окна (чего, конечно же, я бы никогда не сделала, потому что ему будет больно, а я не люблю, когда людям больно).