— Ни одна из птиц Торкингтона не пропала, Джеймс, — сказал он. — В одном я уверен точно — наш ночной визитёр определённо не был совой.
Он стал пролистывать страницы энциклопедии, выискивая «кукабарра».
— Главная проблема орнитологов в том, что они совершенно неспособны доходчиво воспроизвести в тексте крики этих пернатых. Они то неясны и поэтичны, то музыкальны, говорят о «прозрачных нотах» и «нисходящих гармониях».
— Полагаю, что прошлоночная птица не была ни смутной, ни поэтичной, ни музыкальной?
— Никоим образом! — сказал Роджер с мрачным видом, склоняясь обратно к своим штудиям повадок и криков зимородка-хохотуна.
Этой ночью мы бдели, и около часа пополуночи мы услышали крик этой твари невдалеке от дома, долгий и резкий звук, в конце переходящий в кулдыканье. Роджер вышел с пистолетом, чтобы выследить существо в лунном свете. Он вернулся спустя двадцать минут, чтобы сообщить о неудаче.
— Хитрая тварь, — сказал он, — ибо я не услышал и писка с момента, когда вышел из дому. Однако у меня было чувство, что за мной всё это время следили. Было достаточно жуткое ощущение.
Вылазка Роджера с оружием была, как минимум, успешна в том, что отвадила существо. Раз или два оно вновь издало крик, но уже издалека, откуда-то с игрового поля или из леса.
Следующей ночью я рано отправился спать и неоднократно просыпался, по недавнему своему обыкновению, посреди ночи, в глубочайшей тишине. Должно быть, было уже далеко за полночь, когда я был разбужен стуком в мою дверь и сотрясанием ручки. Я зажёг прикроватную лампаду и спросил: «Да… кто это?»
Это была Молли Себайн, в своём ночном пеньюаре, выглядевшая испуганно.
— Джеймс, — начала она, — в Синей спальне старшеклассников никого нет. Их кровати пусты. Я посмотрела в соседнюю Жёлтую, и там было только двое спящих мальчиков. Остальные исчезли.
Я нацепил свой ночной халат, обул шлёпанцы и последовал за фонариком Молли по коридору.
Синяя спальня была ярко освещена полной луной, что светила через высокие, образца позднего восемнадцатого века окна, отбрасывая прямоугольники фрагментированного света на пол и делая из узких кроватей алебастровые надгробные плиты.
— Они пробрались обратно, Молли, — прошептал я, указывая на кровать у двери, так как на ней возвышался небольшой холмик спящего под одеялом тела, а на подушке виднелся тёмный контур головы.
— О, они приняли меры предосторожности, — ответила она, и откинула одеяло и простыню.
Подушка, сбитая в форму, пара набитых чулок, мешок от губки для головы и сама губка для волос — это и был наш спящий мальчуган. Молли направила фонарь на другие подушки.
— Остальные, — сказала она, — не менее изобретательны. Но куда же они подевались?
— Слушай, Молли, — сказал я, — ты не могла бы составить список пропавших? Я пойду накинуть что-то из одежды, потом разбужу Роджера. Нам следует постараться справиться самим и не поднимать лишнего шума.
Все прогульщики, за исключением одного, оказались из старших спален. Молли обнаружила одну пустующую и взлохмаченную кровать в Зелёной спальне младших.
— Это малыш Дикки Заппингер, — рапортовала она, — и он — единственный, у кого не было этого.