Кое-что и вовсе заставило меня передёрнуться от инстинктивного животного не то страха, не то отвращения. Некое существо, смутно проглядывавшееся на снимках сквозь марево размытого фокуса. Животное непонятной природы, смутно вызывающее ассоциацию с… может быть, сфинксом? Или нет. В нем было нечто не столько от кошки, сколько от собаки, хотя оно и не напоминало внешне ни одну из известных мне пород собак или волков. Неестественные пропорции, грубые звериные формы, бесконечно ускользающие от внимания, сколько не вглядывайся в них, словно туман между обнажённых юных тел, стерегущий их подобно овчарке. В какой-то миг я обнаружил, что это и вовсе игра теней на снимке, складывающихся в устрашающий образ, как разрозненные пятна японских стерео-картин превращаются в трёхмерное изображение, если слишком долго в них вглядываться.
К своему стыду, я обнаружил, что рассматриваю фотографии всё дольше, и всё меньше мне хотелось их уничтожить. Я сжигал их из страха, но самому себе мог признаться, что хотел бы ими обладать. Хотел бы любоваться на них, если бы это было возможно без последствий. Почему это запрещено? Ведь, если судить по фотографиям, девочки рады участвовать в подобном. Они делают это добровольно и, несомненно, получают массу удовольствия от происходящего. Как мне казалось. Хотя вполне возможно, что это говорила во мне та самая похоть, которой я поддался, и которую я ненавидел в педофилах.
Вынужден признаться. Незнакомец меня победил. Он знал как ударить, чтобы уничтожить одним движением тонкую стенку гнойника, через которую хлынула зловонная гангренозная гниль. Слишком хорошо была отработана эта техника. И, поняв это, я с ужасом осознал, как много уродов им встретилось прежде, чем они нашли меня! Насколько было велико их количество, что это стало простой отработанной рутинной операцией? Мне поплохело. Я бросил в огонь остатки альбома и проклятых фотографий. Жаль, что нельзя так же сжечь воспоминания в голове. Клочки фотокарточек горят в закопчённой кастрюле, а запечатлевшиеся в памяти образы выжигают мне мозг.
Внезапно я резко обернулся к окну, из-за чувства, что на меня смотрят. За стёклами было ожидаемо пусто, ведь я живу на четырнадцатом этаже. Но отвратительное жгучее чувство никуда не делось. Будто кто-то невидимый буравил меня колючим взглядом из-за прозрачного стекла. Мне пришлось пересилить накативший приступ паники и подойти к окну. Когда я схватился за края тяжёлых штор, мне показалось, что прямо перед собой за тонкими стёклами я слышу частое тяжёлое дыхание громадной псины. Той самой, чьи невидимые глаза выжигали мои нервы. Спазматическим судорожным движением я задёрнул непрозрачные шторы и упал на пол. Но кем бы ни была эта тварь или галлюцинация, она не покинула меня до тех пор, пока я не забылся прямо на полу тяжким, полным кошмаров сном.
Это была моя первая встреча с
Незнакомец не зря не оставил мне визитки — это лишняя улика. Он прекрасно понимал, что будет дальше. Без всякой визитки и контакта я начну его искать. Как только начнётся ломка, вызванная просмотром проклятого альбома. Я держался неделю. А потом пришёл в сквер и увидел некоторых девочек, бывших на фотографиях. И, кажется, они заметили меня. Словно их кто-то инструктировал, и они ждали, что я приду.
Когда я пересёкся с одной из них взглядом, это стало очевидным. Она улыбнулась мне, отчётливо и ясно. Именно мне. Эти грязные ублюдки не стеснялись использовать детей. Для них даже были отдельные ступени посвящения. Я знаю, что этих девочек звали серафимами, потому что они ещё не вкусили яблока. Хотя в это трудно поверить после просмотра того альбома. Вкусивших называли Евами, и их хорошо обучали вне зависимости от возраста. Ни одна серафима или серафим не могли стать Адамом или Евой, пока их психика и разум не были готовы к новой ступени. Но были ещё и агнцы… О! О них я расскажу позже, чтобы не забегать вперёд. Хотя, может, вы не захотите слушать. Я бы не стал вас за это винить. Ни один нормальный человек не желал бы узнать нечто подобное.
Так или иначе, они поняли, что я ищу их. И они позволили себя найти. Тогда я услышал впервые это выражение:
За ними последовали и другие, пока моим кредо не стало:
Вся ваша надежда, надежда вашего мира и ваших богов на то, что
Вы
Однако я отвлёкся. Вы ведь хотели услышать о том, как я нашёл их. Правильнее будет сказать, что меня привели, оставив коридор и расставив нечто вроде указателей. Эти указатели может видеть любой, кроме
Первый из них я обнаружил на углу той самой школы, в сквере возле которой встретил проповедника. Этот глиф был частью покрывавшего фасад здания барельефа. Помимо типичных символов учения, спорта, детства и взросления, какие мы можем наблюдать на десятках ещё советских школ, там был странный символ. Нормальный человек счёл бы его просто ляпом и забавной ошибкой художника. Так получилось, что в сценке, где пионеры почему-то косили рожь вместе с колхозниками, крайняя фигура мальчика, указующая в сторону протянутой рукой, как будто пронзена серпами других детей. Скорее всего,
Я направился, следуя указанию. Обнаружив ещё несколько глифов, в конце пути я оказался около здания бывшей проектной конторы, которую ныне владельцы превратили в некое подобие офисного центра. Помещения сдавали любым организациям и шарагам, какие только водились в городе. Среди них был «Центр Перерождения». Довольно претенциозное название для кучки волонтёров, которые якобы помогали наркоманам, алкоголикам и просто бомжам стать полноценными членами общества. Не знаю, почему я тогда решил к ним зайти. На самом деле, я просто потерял тропу, которой меня вели глифы. Можно сказать, я сбился с пути, а в флаере Центра Перерождения было сказано, что они помогут отыскать путь. Знаю. Звучит тупо.
Центр почему-то помещался в полуподвальном помещении. Это была хорошо экранированная комната на цокольном этаже, в которой находились проектор, белый матерчатый экран и расставленная полукругом дюжина складных стульев. По своей старой профессии я был знаком с такими комнатами. Обычно они использовались для монтажа или сборки оборудования, требовавшего повышенной изоляции и стерильности. Стены были экранированы звукоизоляцией ещё на стадии проектирования здания, и не зря комната находилась на уровне ниже земли. Пол выложен кафельной плиткой с рельефным узором. Его легко мыть, а рельеф делает его нескользким. Здесь можно было бы поставить цех по сборке мобильных телефонов или другой аналогичной ерунды. Но увы! Советский Союз развалился, а его промышленные мощности используют не по назначению. И комнату, специально спроектированную для сборки точной электроники, отдали в аренду какому-то сборищу анонимных алкоголиков.
Помимо меня там были уже одиннадцать человек, считая куратора. Кажется, некоторые из них были уже знакомы, а кто-то были новичками, как и я. Меня, во всяком случае, встретили улыбкой, и куратор тут же подошёл, пригласил к пустующему стулу, всучив бесплатные бутерброд и кофе. Знаете, не в моих правилах принимать пищу от незнакомцев, но я уже пол года нищенствовал, перебиваясь растворимой лапшой с майонезом и сосиской «бюджетной» — редкой гадостью из перекрученной через мясорубку свиной шкуры пополам со жмыхом, жёванной бумагой и дроблёными куриными костями. Бутерброд выглядел очень съедобным. Кусок белого хлеба с маслом, на котором лежали кусочек российского сыра и кусочек мяса. Кофе на вкус и запах самый обычный растворимый, с порошковым молоком вместо сливок. К ним ещё предложили варёные яйца в скорлупе. Среди собравшихся были люди явно не большого достатка, и такое угощение несомненно играло немалую заслугу в том, что они посещали это собрание.
Думаю, «кислота» была не в кофе. Он всё-таки горячий, а температура разлагает молекулы «кислоты». Скорее всего, её запихнули куда-то в бутерброд или даже яйцо. Человек почему-то склонен к стереотипу, что отраву подмешивают в питьё. Он может покоситься на напиток, но без страха съест предложенный бутерброд или варёное яйцо. Яйцо вообще вне подозрений, ведь оно в скорлупе. Но отравить яйцо в скорлупе… скажем так, это очень в их духе. Очень.
За закуской мы бегло познакомились друг с другом. Мой сосед справа оказался таким же, как и я, безработным. Сбербанк внезапно провёл массовые сокращения, и он оказался на улице. Как ни странно, но на работу его никто не хотел брать, словно он прокажённый. Слишком похоже на мою собственную историю, чтобы не проникнуться симпатией. Остальные, кроме куратора, также были людьми со дна. Бомж Аркадий не скрывал того, что приходил сюда ради угощения. Знаете, когда ты неудачник, и тебе кажется, что все смотрят на тебя сверху вниз, тебе необходимо оказаться вот в такой компании. Я даже на какое-то время забыл, как и почему пришёл сюда.
Наконец в комнату заглянул ещё один новичок. Его усадили в последнее свободное кресло, и нас стало тринадцать. Как только это произошло, прежнее ощущение тревоги и страха стало возвращаться. Я быстро осмотрел все стены, пол и потолок в поисках глифа. Неужели я его пропустил? Тринадцать! Никогда такие числа не бывают случайными. Случайными могут быть четырнадцать, семнадцать, двадцать два. Но не тринадцать. Однако глифов нигде не было. Может, я ошибся? Может, больное воображение слишком разыгралось?
Начался семинар.