Вдруг за деревенским забором, который совсем завалился набок и напоминал развёрнутый дощатый веер, Костя заметил тривиальную бельевую верёвку. На верёвке болтались и реяли пёстрые тряпки, включая красный кружевной бюстгальтер.
Значит, деревня обитаема? Костя пригляделся. И точно: даже самый ветхий и неказистый домишко оказался тут не так прост. Ветер нагнул тополь, который закрывал крышу, и продемонстрировал Косте белую скорлупку антенны спутникового телевидения.
— Видал? А я что говорил! — самодовольно сказал Колдобин. — Нашу хату посмотришь и совсем ошалеешь.
Они с Костей снова загрузились в машину и покатили вдоль забора дачного посёлка. На въезде имелась будка. В будке сидел охранник, с ног до головы облачённый в пятнистый камуфляж. Это был дюжий, поразительно бледный мужчина с синими губами. Его оттопыренные уши были так тонки, что просвечивали.
— Владик, привет! Это мой друг Костян Гладышев. Запомни его: он на нашей даче жить будет, — сказал Кирилл бледному.
Он притянул Костю за шею к открытому окну машины. Владик подошёл ближе.
— Пропуск я ему сделал, но ты лучше, Влад, его в лицо запомни, — попросил Кирилл.
Владик уставился на Костю большими тусклыми глазами. В ответ Костя вздрогнул: он вдруг подумал, что Владик вряд ли его видит. Бледный охранник казался холодным, причём в самом буквальном смысле — температура у него была наверняка та же, что у стула, на котором он в сидел в своей будке. А из самой будки веяло прохладой. Наверное, там работал кондиционер.
В дачном посёлке улица Мичурина оказалась единственной. На ней стояла всё та же археологическая тишина. Большинство дач продавалось.
— Всё у нас, как ты хотел — нигде ни души, — бодро сказал Кирилл (он заметил, что Костя приуныл). — Сочиняй себе на здоровье! Ни одна собака не помешает.
Собак действительно не было ни слышно, ни видно. Костя очень этому удивился: ведь в деревне всегда где-нибудь, пусть очень далеко, лает собака. А здесь шумели лишь деревья, и в их глубине кто-то возился, каркал и крякал.
— Всё, приехали!
Кирилл припарковался прямо на улице, у железной калитки. Едва Костя вышел из машины, как прямо перед его носом пролетело и стукнулось о землю большое зелёное яблоко.
Кирилл отбросил яблоко носком туфли.
— Наше! Сорт «Привет космонавтам», — с гордостью сообщил он. — Кислятина — мама, не горюй!
Треща яблоневыми ветками, которые свесились через забор на улицу, Кирилл открыл калитку. За калиткой зеленела лужайка. Траву в этом сезоне тут явно никто не стриг. Зато посреди лебеды на высокой стойке торчал романтический восьмигранный фонарь. Лампочки в нём не было. Пучок толстых рваных проводов висел сбоку и несколько напоминал выпущенные кишки.
А вот дача Колдобиных оказалась хоть куда — деревянная, о двух этажах, на вид очень прочная. И зачем продавать такую?
Интерьеры дачи, конечно, были не из гламурных, но хорошо здесь пахло деревом, пылью и сушёными яблоками. В комнатах, набитых разномастным скарбом, никакого стиля не просматривалось. Облезлый торшер в виде кулька на палочке — дитя шебутных 60-х — весело подмигивал плазменному телевизору (правда, Кирилл предупредил, что телевизор не работает). В маленькой комнатке без окон теснились сразу четыре одинаковых тахты. Домодельная табуретка растопырила ноги на приличном персидском ковре. Сработали её, похоже, из ломаных венских стульев и загрузили проспектами сети «Кнопка и скрепка» (отец Кирилла владел канцелярскими магазинами).
— Спать тебе лучше в комнате для гостей, — посоветовал Кирилл. — Там кровать не проваливается.
Звучало это загадочно, но кровать в самом деле оказалась хороша. Зато обои в комнате были женские, розовые. По ним нервно плясали цветочки вверх и вниз головками. Напротив кровати в железной рамке висела маленькая, с тетрадку, репродукция картины «Девятый вал».