И вправду ведь нужны! Как всегда!
— Тогда идёмте к нам, — захлопала в ладоши Ида Васильевна. — Я вам дам спичек, и мы почаёвничаем.
«Почему бы не подкрепиться домашним? — подумал Костя. — Страшно надоела колбаса, которую я ем три раза в день. Скоро, как Робинзон, буду рад перезрелым огурцам».
Галактионовы жили в крошечном домике. Однако сразу было видно, что это не кондовая деревенская изба, а дача. Крыльцо здесь было с тремя колоннами, сделанными из брёвен, веранда застеклена цветными стёклами, с балкона открывался чудный вид на соседние огороды. Правда, пол балкона провис, а балясины покосились, как книжки на полке.
— Туда ходить опасно, — призналась Ида Васильевна. — Балкон в аварийном состоянии: видите, вон там громаднейшая дыра. Однажды сквозь неё Михаил Пахомович уронил партитуру, и её унесла собака Колывановых. Так и не нашли! Лучше пройдём в гостиную. Только не топочите так громко — Михаил Пахомович работает.
Костя не верил, что его скромные шаги в кедах смогут заглушить звуки, которые неслись из открытого окна. Композитор оглушительно играл на рояле песню «Голубой вагон».
— Это новая кантата Миши. Она настояна на традиционных местных напевах, — пояснила Ида Васильевна так тихо, что смысл слов Костя угадал лишь по меняющейся конфигурации бантика её губ. — Его фантазии на темы народных песнопений уникальны. Вы слышите интонации попевок Дудкина?
— Слышу, — признался Костя.
Неужели старый алкаш, что недавно плясал под баян Каймаковой, вместо древних песнопений подсунул композитору хиты Шаинского?
Ида Васильевна осторожно заглянула в раскрытое окно, улыбнулась. Потом она и Костю пригласила полюбоваться. Картина впечатляла. В глубине комнаты за роялем сидел композитор Галактионов, блистая лысиной и насупив могучие брови. Он брал аккорды всеми своими десятью короткими пальцами и напевал в нос:
Дальний путь стелется
И упирается прямо в небосклон…
— Это будет сильная, новаторская вещь, — беззвучно пообещала Ида Васильевна. — Пойдёмте-ка на кухню, поможете мне с чаем.
Стол сервировали в гостиной, где стоял рояль, так как в столовой лёжал на диване композитор (как только явился Костя, он прекратил музицировать).
Михаил Пахомович пообещал жене соснуть, но ему не спалось. Скрипя диваном, он то и дело встревал в разговор, который шёл в соседней комнате. Это оказалось несложно: Галактионов обладал очень громким голосом, а комнатки были крошечные, переборки фанерные. И как только в такую узкую гостиную втиснули рояль?
Присмотревшись и раскинув мозгами, Костя сделал вывод, что рояль этот просто недомерок. Да и всё здесь — скрипучие стулья, проигрыватель для винила, комод, картины и фотографии на стенах — было мелковато. Шуму же хватало и от карликового рояля, потому что композитор не улежал на диване и выскочил сыграть свежую тему, только что пришедшую ему в голову. Костя был уверен, что это собачий вальс.
— Полно, Мишук, ты не щадишь себя, — строго сказала Ида Васильевна. — Не хочешь спать, так попей чайку.
Мишук послушно прервал вальс и уселся за стол. В свою чашку, которая была вдвое крупнее остальных, он нарезал антоновских яблок, засыпал их сахаром и залил кипятком.
— Варвар! — ласково ругнулась жена композитора. — А масло?
Галактионов добавил в чашку сливочного масла и, топя его ложечкой, стал наблюдать, как масляный айсберг медленно тает, пуская жирные круги.