Костя пригляделся. За мятыми пакетами вырисовывалась бутылка довольно изысканной формы. Он вытащил её на свет и стал разглядывать. В бутылке этой, тёмного стекла, густо плескалось нечто ещё более тёмное. На этикетке была изображена девица, завёрнутая в простыню. «Альбукерке», — прочитал Костя название. Что это такое? Очередной клопомор?
Костя отвинтил крышку. В ту же секунду по странному совпадению где-то совсем рядом ухнул гром такой силы, что в шкафчиках звякнули стаканы и банки.
«А молнии вроде не было видно, — удивился Костя. — Так ведь не бывает? Наверное, когда молния била, я как раз голову в шкаф сунул. «Альбукерке»… Интересно, что это за бурда? Скорее всего, какой-нибудь ликёр. Надо понюхать! Так и есть, одеколоном отдаёт и немного персиком. Ну, что ж, ликёр штука приторная, зато крепкая, так что спать буду без задних ног».
Он сполоснул чайную чашку, налил в неё на два пальца «Альбукерке», который оказался тёмен и густ, как солярка, и выпил залпом.
Никакого, даже приторного вкуса он не почувствовал. Зато пол под ногами с треском проломился, и Костя упал в преисподнюю, где тьма была и цветом, и звуком, и запахом.
— Раз нашатырный спирт не катит, значит, дело швах! — услышал Костя
громовый голос, шедший с неведомых высот.
— Бейте его по щекам, Игорь Кондратьевич, — советовал другой голос, такой же громкий, но тонкий, как свист.
— Хорошо, — раскатился гром. — Ты только сумку, Алёна, подержи, а то яблоки из неё сыпятся.
— Всё ясно: он отравлен! Посмотрите на синюшность его лица! — отозвалась Алёна.
— Так трясите его, трясите! — взвизгнул другой тонкий голос. — Это самое первое средство!
Костя понял, что сейчас неизвестные чудовища затрясут его насмерть, и постарался открыть глаза.
В узенькие дрожащие щёлки хлынул свет. Когда скатились первые слёзы, Костя увидел над собой потолок, обшитый вагонкой. С потолка свисал хрустальный плафон и тихо плыл вниз, грозя Костю раздавить.
Костя застонал и снова закрыл глаза.
— Очнулся! Очнулся! — запищали рядом. — Трясите же его, трясите!
Костя почувствовал мощную хватку под мышками и вдруг затрясся так, что понял: ещё минута, и его голова отвалится от позвоночника, как яблоко от ветки. Да, так и есть! Это яблоки с тупым стуком падают за окном! Он всё вспомнил! Он жив. Он в Копытином Логу. Он сейчас умрёт.
Костя хотел что-то сказать, но вышло одно утробное мычание. Он снова приоткрыл глаза.
Тряска прекратилась. На фоне вагонки возникло бледное лицо конопеевской аптекарши, большое, как одеяло. Рядом, столь же огромные, нарисовались губки сердечком Иды Васильевны и её пудреные морщины. Наконец эти видения заволокло багровой тучей, по которой в беспорядке плавали тусклые глазки и нос пуговкой.
Вдруг посередине тучи разверзлось жерло и окатило Костино лицо горячим душем.
— Это хорошо, что вы его опрыскали, Игорь Кондратьевич, — закричала Алёна. — У нас появилась надежда! Давайте разденем больного и начнём растирать его кожный покров. Пульс нитевидный, но прощупывается. Больной отравлен дигиталисом — вы только понюхайте эту бутылку!