Переплёт

Подъезды к Новому дому завалило снегом: кругом было белым-бело и тихо. Пасмурный день сулил еще один снегопад, и я отправился верхом, чтобы как можно скорее вернуться домой. Иногда с дерева на дорогу падала снежная шапка или птица вспархивала в кустах, но в остальное время тишина стояла оглушительная, а свет падал так странно, что я натянул поводья, заставив лошадь умерить ход.

На первый взгляд дом, показавшийся из-за деревьев, выглядел необитаемым, однако, выехав на широкую заснеженную поляну перед ним, я увидел, что из одной из труб валит дым, а крыльцо расчищено от снега. Дом, построенный из песчаника, летом, должно быть, отливал золотисто-медовым, но в свете зимнего дня казался серым, как и все кругом. Я вгляделся в окна в поисках движения, но увидел лишь отражавшееся в них бледное небо. Спрыгнув с лошади, я взял сверток из коричневой бумаги, перевязанный шпагатом, — в нем лежала одежда Дарне, — и прошагал по просеке к массивной входной двери. Надо мной нависла башня с зубцами, и иррациональное чувство, будто за мной следят, возникло снова, как там, в руинах старого замка. Я мог бы оставить сверток на пороге, где кто-нибудь точно о него споткнется; письмо, адресованное 7Vюциaнy Дарне, я засунул за веревочку.

Я колебался, не зная, как правильно поступить. Чем дольше я оставался здесь, тем больше вероятность, что мы встретимся. Не дав себе возможности передумать, я с силой надавил на кнопку звонка, повернулся и прислонился к холодной стене крыльца. Царапнув когтями и захлопав крыльями, на крышу над головой приземлилась птица, и несколько горстей снега упали вниз. Дверь отворилась скорее, чем я ожидал. Это был он. Люциан.

Он прищурился и словно бы хотел что-то сказать, но не промолвил ни слова.

— Я принес твою одежду.

Он взглянул на сверток в моих руках, а потом снова перевел взгляд на меня.

— Держи. — Я протянул ему сверток. Он покачался на каблуках, и тут я понял, что он ждал меня, хоть и не был абсолютно уверен, что я приду. Наконец он взял из моих рук сверток.

— А твои рубашка и брюки по-прежнему у меня, — ответил он. — Я мог бы привезти их, конечно, но ты ясно дал понять, что в твоем доме мне не рады.

— Ничего страшного.

— Спасибо. — Он накрутил конец веревочки на пальцы и снова взглянул на меня. — Тебе, должно быть, нелегко было заставить себя приехать сюда.

В его устах это прозвучало невинно, но я все же уловил насмешку, незримо присутствовавшую в его словах, как осколок стекла в прозрачной воде.

— Признаюсь, не ожидал увидеть тебя на пороге, — ответил я. — Думал, мне откроет горничная.

— Ах, ну разумеется... В этом доме полно слуг, по одному на каждую комнату. Мне и невдомек, почему ты просто не оставил сверток сторожу.

Домик сторожа стоял в руинах: крыша прохудилась, в половине окон отсутствовали стекла. Проезжая мимо, я слышал, как по каменному полу засеменили чьи-то лапки. Стиснув зубы, я повернулся и приготовился идти.

— А это что?

Оглянувшись через плечо, я увидел, как он достал из-под веревочки мое письмо.

— Письмо с извинениями. Альта велела... — Я замолчал и, сделав над собой усилие, продолжил: — Зря я тогда наговорил тебе всякого.

— Наговорил? Ты имеешь в виду, зря кинулся на меня с кулаками?

Я развернулся и взглянул ему прямо в глаза. — Просто прими извинения, и разойдемся.

Последовало молчание. Мы сверлили друг друга взглядами. Казалось, будто мы стоим на тонком мосту над пропастью: стоит одному чуть толкнуть другого, и упадем оба.