Миссис Калибан

— Конечно. Ладно.

Она стояла у двери, пока он выходил и двигался по дорожке перед домом. Не оглянулся. И, конечно, не целовал ее на прощанье он много лет. Точно так же начиналась у него та интрижка с девушкой из рекламного отдела: допоздна засиживался в конторе. Наверное. А может, тут все взаправду, но она уже ничего в нем не понимала.

Она заправила постели, пропылесосила, умылась и оделась — и стояла у кухонной мойки, мыла посуду, когда посмотрела на радио и подумала, не включить ли его. То был крупный темно-коричневый старомодный приемник — из тех, что похожи на готический собор 1930-х годов.

Последние три недели в радиопередачах она слышала такое, что никак не могло быть настоящим. Впервые случилось в рекламе сухой смеси для кексов — женский голос совершенно обыденным тоном (как и во всей остальной рекламе) произнес: «Не волнуйся, Дороти, будет у тебя еще один ребенок. Нужно только расслабиться и перестать из-за этого маяться. Гарантию даю». И после голос опять вернулся к смеси для кексов, которая не подведет.

Она не подумала, что сходит с ума — вот так вот сразу. Сочла, что это просто ее собственные мысли силой проникают в низкочастотные звуки и их навязчивый ритм. Однако назавтра в программе новостей она услышала о курице, умевшей играть на скрипке, — «Хейфец курятников», как называли эту птицу, — а впоследствии через знакомых выяснила, что другие люди, очевидно настроившиеся на ту же волну по шкале, такого не слышали.

Ну что ж. В конце концов, это же старое радио. Очень старый приемник. Наверняка возможно, что звуковые волны в нем перепутываются или что-нибудь такое. Статическое электричество или атмосферные помехи, которые сами по себе не особенно раздражают своим шумом, а просто вмешиваются и сливаются с общим тоном той программы, с какой сталкиваются. Громкость Дороти слишком не задирала, поскольку хотела, чтобы шум оставался фоном, чтобы не давал ей тяготиться, а размышлять не мешал. Она не привыкла подбавлять громкости, когда слышала что-нибудь необычное, и по всей правде не могла сказать, где обрезалась или угасала первоначальная передача и вступала иная. Голоса звучали в точности похоже, как-то менялась только интонация — и предназначалась именно ей.

Она по-прежнему не считала, что сходит с ума. Однако о том, чтобы включить устройство, теперь думала с опаской. Как только начинались разговоры или музыка, ей становилось счастливо и расслабленно. Лишь в те мгновения, когда она осознавала, что звучит какое-то особое объявление, ее охватывали восторг ожидания и тихая тревога. Не желала она слышать больше ничего о заведении ребенка или про себя, Фреда и их брак. Покамест то первое объявление было единственным личным. Но могут же быть и другие. Она никому не рассказывала о том, что их слышит, тем паче — Фреду. Еще чего.

Она стояла, положив руку на кран, и смотрела через всю кухню на радиоприемник. Настал тот час, когда можно настраиваться на зарубежные станции и слушать классическую музыку без статики.

Она подошла к приемнику и, включив его, поймала симфонию посреди расширяющейся лестницы раскатистых аккордов. Принялась мычать себе под нос и пустила воду в раковину. Оркестр взмыл ввысь и с лязгом стал двигаться к финалу, который станет поистине невообразимым — там даже вводные барабанные дроби зазвучали, — а затем все как-то пригасло и заговорил голос, ровный и отчетливый:

Дамы и господа, мы прерываем эту передачу, чтобы сделать объявление для всех жителей района. Сегодня ранним утром на охрану Джефферсоновского института океанографических исследований напало существо, пойманное полгода назад профессором Уильямом Декстером в его экспедиции по Южной Америке. Из тщательнейшего научного анализа известно, что существо, известное в популярной прессе по кличке Чудовище Акварий, выглядит как гигантское животное, похожее на ящерицу, и способно длительное время жить как под водой, так и на суше. Кроме того, оно крайне опасно, как о том более чем свидетельствуют трагические события сегодняшнего утра, поскольку два сотрудника института — охранник Джон Келсоу и доктор Деннис Уэктер — были обнаружены мертвыми и жутко изувеченными у открытой клетки животного. Когда в Институте только поселили Аквария, существовала надежда, что он привлечет исследователей со всей страны, однако те ученые, кому поручили изучать его повадки, пришли к единодушному мнению, что существует немалая опасность того, что контакт с большим количеством людей может привести к заражению его каким-нибудь заболеванием; пусть оно и безопасно для рода людского, но может оказаться смертельным для его таинственно иной физиологии. К тому же, добавили специалисты, он обладает невероятной силой и его следует считать крайне опасным, особенно если распалить в нем ярость. Предупреждение это нынче оказалось трагически обоснованным, как о том может быть известно лишь близким этих двоих — тех, кто погиб, преданно и храбро выполняя строгий долг искателей знания. Мы настаиваем на этом предупреждении, адресованном всем, кто находится в окру́ге: животное свирепо, и к нему не следует приближаться ни при каких условиях. Если вы увидите его, звоните в полицию немедленно. Повторяем: чудовище опасно.

На миг Дороти решила, что известие об Акварии — одно из ее особенных объявлений. Но так быть не могло. Особые голоса никогда не звучали подолгу, и было в них что-то тихое, близкое, как во сне, — их было слышно в ухе так, словно порождал их сам орган слуха, а не что-то извне его. Эту же тираду произнесли обычным эмоционально подогретым бубнежом торговца-рекламщика.

Если бы Скотти выжил, она б сейчас звонила в школу и ставила их в известность, что из-за этого предупреждения сама заберет его днем. Пусть даже теперь он был бы взрослый мальчик; сколько ему? Умер он от обычного наркоза, какой дают перед простым удалением аппендикса, и после объяснить ей это могли только «индивидуальной реакцией», «непредвиденной аллергией» и «лекарственной непереносимостью». А несколько месяцев спустя она потеряла ребенка. Тут-то все с Фредом и начало меняться. Первый удар оглушил обоих, а вот второй отвратил их друг от дружки. Каждый подспудно винил другого, в то же время ощущая обиду, ярость и вину при мысли о том, что подобное же несправедливое порицание излучается и противоположной стороной. Затем легче стало все замести под ковер; они слишком уж выдохлись, чтобы предпринимать что-то еще. Так оно и длилось: молчания, отдельность, отчаянное придумывание разговоров, которые, как оба знали, будут безнадежны. Задолго до того, как стал ей неверен, Фред предложил спать в разных постелях. У обоих бывали неполадки со сном, и они просыпались в разное время. Да и, в конце концов, не то чтоб они теперь как-то извлекали прок из того, что спят вместе. Она поняла, что это конец, когда он так сказал, но в ней не было силы что-то с этим поделать. В нем тоже немного сил, похоже, было, иначе они б уже развелись. Заметай все под коврик достаточно долго — и хоть из дому съезжай.

В десять минут двенадцатого зазвонил телефон, и Фред сообщил ей, что машина — его знаменитая любовно холеная старая машина — сломалась опять и он задержится, а к ужину, возможно, приведет кого-то с собой. Просто закусить, потому что им нужно кое о чем переговорить.

— Тогда выясни, вегетарианец он или еще какой маньяк здоровой пищи, будь добр! — попросила Дороти. — Не намерена я подавать стейк тому, кто станет орать мне свои волшебные мантры.

— Нет, он не из этих. Что угодно. Пиво и сэндвичи.

— Ох нет, я вам что-нибудь горячее приготовлю. Но если ты мне прямо сейчас не скажешь, чего от меня хочешь, это будет спагетти-болоньезе и салат. И мороженое.

— Годится. До встречи, — сказал он и повесил трубку — задолго до того, как она рассчитывала на это. Такое слегка расстроило ее и раздосадовало — сперва из-за него, затем из-за самой себя.

Она переоделась в трико и занялась упражнениями в свободной спальне. Делала настоящие танцевальные упражнения, а не те, какие нужно лишь для того, чтобы поддерживать себя в форме. Начала без музыки, а потом внесла радио и включила его.

Ей нравилось в гостевой комнате, где никогда не бывало гостей. Вообще-то предназначалась она для сундуков или мебели. Та, куда они селили гостей, была намного больше. Эту же комнату она выкрасила сама, повесила занавески. Там уже стояла кровать, а ванная располагалась по соседству. Первоначально они считали, что это станет игровой для детей, что было бы удобно — комната на первом этаже. В нижнем ящике одного комода все еще лежали две-три игрушки Скотти. Фред сюда и близко не подходил. Вероятно, считал, что здесь по-прежнему полно садовой мебели, крокетных комплектов и прочего, что Дороти успела перенести, когда мистер Мендоса выстроил им сарай во дворе.

Она как раз выполняла движение, как сама считала, из «Лебединого озера», когда музыка замедлилась, и тихий голос из радиоприемника очень слабо произнес — так, что ей едва удалось разобрать слова: «Все в порядке, Дороти. Все будет хорошо».