Остальное белым. Гипотеза,

22
18
20
22
24
26
28
30

Беременная якутка достала папироску и закурила.

– Очень приятно, я Нина.

– Садитесь, Нина. Степан, Николай Егорович минут через двадцать будет. Нина Васильевна, я тут для вас записи приготовила…

– Ой, Аринка, извините, это не для меня. Там ошибка произошла. Ваша Нина Васильевна не приехала. Приехала я. Я теперь тоже олонхо буду интересоваться, но я не с литфака, я работу ищу.

59

А у вас там мужик привязанный сидит

Ленка сидела на барном стуле, поджав под себя ногу. Рыжие кудри лезли в глаза, но держать бинокль одной рукой было тяжело. Поэтому она пыталась их сдувать. Лёха снова уехал в экспедицию, на этот раз в Хакасию, поэтому следующие три недели квартира была в ее безраздельном распоряжении. Распоряжалась, однако, квартирой она без затей. Вечерами наблюдала за окнами соседних домов, пила дешевый амаретто, закусывая зелёными яблоками и фисташковыми эклерами, купленными по вечерней акции в кофейне через квартал.

Комната, которая заинтересовала ее в прошлый раз, на данный момент не была доступна взгляду. В моде сейчас шторы блэкаут. Закроются и сидят. Как в бункере.

В Ленке циркулировало уже достаточное количество амаретто. Достаточное для того, чтобы надеть Лёхину джинсовку, выйти из квартиры и направить свое тело в сторону панельной, разумеется, пятиэтажки, которая с того самого дня покоя ей не давала. В девятом часу в этом время года уже темнеет.

В мусорных баках копался бомж. Самый обыкновенный бомж в одежде неидентифицируемых цветов. Из крайнего левого контейнера, украшенного жизнеутверждающей надписью ярко-желтого цвета «Чистый город», выскочила толстенная крыса, бомжа абсолютно не смутившая. Ленка вспомнила истории о бомжах-каннибалах, обитавших в московском метро. Хорошо, что у нас нет метро.

От бомжа отделилась большая нога и с грохотом упала на асфальт. С несколько отстраненным омерзением Лена понимала, что это не нога старого бродяги, вероломно отвалившаяся от него. Это протез. Кусок выщербленого дерева, с притороченными лоскутами кожзама и ремешками. Она на доли секунды представила сильно пьющего стропальщика с Причала. В бане он протез тоже не отстегивал. Бомж закашлялся. Ленка вспомнила, что бомжи склонны к туберкулезу и не склонны к лечению. Настроение начало портиться. Бомж поднял деревянную ногу с асфальта, закинул ее на плечо и степенно прошествовал мимо.

Ленка тряхнула кудрями, будто это должно было помочь избавиться от неприятных мыслей о каннибализме, деревянных ногах и туберкулёзе.

Девушка встала у двери, расслабленно прислонилась к стене и начала ждать, пока кто-нибудь выйдет из подъезда. Ей не хотелось привлекать к себе внимания, а зайти вместе с кем-то означало именно привлечение внимания. Амаретто уже дал в голову. Немного путались мысли. Шторы они повешали. Гардину обратно присобачили. Что ж теперь, не было, значит, этого мужика привязанного? Был. И Лёха видел, что был.

Подъездная дверь открылась, щекастый молодой парень в красной толстовке и джинсовых шортах, обтягивающих крупный зад, выкатил велосипед. Ездят по ночам, понимаешь. Без фонарей. А потом ещё удивляются.

Ленка зашла в подъезд. Конечно, по сравнению с девяностыми в подъездах ароматы стали менее многогранными. На секунду Ленка вспомнила заблеванного алкаша, через которого она обычно перешагивала, когда училась в начальной школе. И шприцы вспомнила. С пацанами собирали их, воды туда из луж – и друг в друга, как из водяных пистолетов – вот развлечения были.

Пятый этаж. Второе окно справа. Несложно найти. Ну, и ничего такого на площадке нет. Только зря ползла до пятого этажа. Какая религия мешала в хрущах лифты делать? А если б Ленка бабкой старой была? Теперь понятно, почему у ночного велосипедиста зад такой объемный. Ремонт недавно в подъезде сделан. И снова эти ритуалы – что за синяя краска? Других цветов природа-мать не дала коммунальщикам? Или у них есть поверье, что если покрасить подъезд другой краской, мировой порядок станет мировым хаосом и небеса обрушаться на пятиэтажные микрорайоны, налетит кровожадная саранча и пожрет гераньки на старушачьих окнах? Или первенцы начнут перерождаться в зомби, и по улицами будут маршировать клыкастые младенцы, укоризненно глядя в сторону ЖЭКа («Кто посмел покрасить подъезд фиолетовым! Уничтожить! Уничтожить!») Ремонт сделали, а приветы из прошлого на стеночках остались. «Олька - гадина», «Я не покину Кыштым», «Верни деньги, падла», «Гражданская оборона». Остросюжетный триллер «Из жизни одной хрущи» вырисовывается. Но сейчас другое интересно – что там за мужик на стуле? Если Ленка стукнется в дверь, вряд ли этот мужик отвяжется от стула, наденет очки в роговой оправе, вязаную жилетку и с видом радушия откроет дверь, в процессе предлагая чай с чабрецом. А если откроет тот, кто гардину обратно приделал? Эээй, женщина (или мужчина?), а у вас там мужик привязанный сидит, я за ним в бинокль наблюдаю, как он там? Так что ли?

Амаретто вскипал в душе Ленки. Сердце требовало приключений, погонь, фашистов с их широкими кожаными ремнями. Внутренний Индиана Джонс шепнул ей, что надо лезть на чердак. Есть какая-то неочевидная связь между квартирами на последнем этаже и чердаком. Ленка закатала джинсы, повязала куртку на пояс и крепкими лаборантскими руками ухватилась за железную лестницу. Замка на люке не было.

На чердаке тоже не было ничего интересного – голубиный помет лежал толстым черно-фиолетовым ковром, но кто-то озадачился и выложил из досок нечто вроде дорожки. Было совсем темно. Дорожка вела в угол, там один на другом стояли деревянные ящики. Ленка таких давно не видела, сейчас их больше всякие дизайнеры-извращенцы используют для своих темных дел типа журнальных столиков и подставок для увлажнителей воздуха с функцией ионизации. Содомиты, хипстеры, миллениалы!

А что это там в ящиках? Не могут же пустые ящики сами по себе тусить на чердаке.

Ленка скрутила волосы в жгут и завязала в узел, села на корточки и двумя пальцами отогнула угол пожелтевшего «Красноярского рабочего», выполнявшего роль укрывного материала.