— Кто вы? — крикнула она ему. — Откуда вы здесь?
— У меня машина в грязи застряла. Буксовал, пока бензин не кончился. По карте посмотрел, что деревня недалеко, да пошел помощи просить. Думал трактор найти. Проплутал по лесу несколько часов, боялся, что не выберусь. Вот, наконец-то вышел к деревне. Обрадовался, как свет в избе увидел издали, так и шел на него. А тут вы.
Радость нахлынула на Дашу. Счастье-то какое! Нормальный человек, не маньяк, не монстр. Просто ехал куда-то и застрял.
— Вы местная? — спросил парень, продолжая шагать к ней. Она почувствовала аромат его парфюма. Дорогой!
— Нет, мы днем приехали, мы туристы. Только трактор вы здесь вряд ли найдете. Деревня вымерла совсем. Все избы пустые. Один старик тут был, и тот… — Она вдруг прикусила язык, опомнившись. Пожалуй, о старике упоминать не стоит.
Парень остановился в двух шагах от нее. Улыбка его стала шире. Даша отметила, что зубы у него очень белые, прямо как свежий снег. Почувствовала симпатию и одновременно горечь. Ну почему ей-то достался такой никчемный мужик, как Павел? И это еще не худший экземпляр. По крайней мере, не такой буйный, как Колян. Почему ей ни разу в жизни такой принц не встретился?
— Зачем такая красавица одна ночью гуляет? — спросил незнакомец.
— Подышать вышла, — ответила Даша первое, что пришло в голову. Ну, а что еще можно было сказать? Не выкладывать же с ходу всю правду. Надо же, красавицей ее назвал! Павел, тот ни разу не назвал. Но, может быть, она просто в темноте ему такой показалась? Не разглядел, как следует?
— Смотрю, замерзла совсем. — Он шагнул ближе и руки протянул, будто обнять собирался. Даша заметила, что пальцы у него все в грязи. Прямо капает грязь на снег.
— Вы руки испачкали, — пробормотала она, чувствуя растущую тревогу. Странно это все. Он будто не слышал, обхватил ее за плечи, вонзая острые ногти. В лицо смрадом дохнуло. Ни намека на ароматный парфюм, лишь вонь гнилого болота и тухлой рыбы. Даша инстинктивно отвернула лицо, и взгляд ее случайно упал на водную гладь. От увиденного отражения ноги ее подкосились, и она повисла на чужих руках, как безвольная кукла. То, что стояло перед ней, держа в объятиях, не было человеком. Нечто бесформенное, как оплывшая куча теста, нависало над ней, обволакивая по бокам. Уже через мгновение Даша больше ничего не могла видеть. Дыхание перехватило от недостатка воздуха. Тело обожгло ледяным холодом. Прежде чем потерять сознание, она почувствовала, как горячие слезы выплеснулись из глаз, и мелькнула мысль о матери, которая не дождется ее возвращения домой.
Старик стоял на берегу омута и смотрел на воду, по которой разбегались круги, качая большую желтую луну. Вот и все. Хозяин омута будет доволен. На этот раз он угодил ему и с едой, и с женой. Не часто бывает такая удача. Понравилась ему белобрысая. К себе забрал. Ух, и страшен он! Сколько раз видел старик его безобразный облик, а никак не привыкнет. Сердце трепещет, тело в дрожь бросает. Хоть и знает, что тот не тронет его. По крайней мере, пока он его кормит.
Старик повернулся и пошел к крыльцу, где скрючилось тело долговязой. Взял за волосы, разметавшиеся по траве, подтянул к краю нависшего над омутом берега и столкнул в воду. Вот и корм. Труп медленно скрылся в колышущейся тьме. Теперь пора и в избе прибрать.
Вошел в дом. Тихо. Хорошо. Наконец-то все закончилось. В этот раз совсем быстро. Насвинячили, конечно. Гостей старик не любил. Зато теперь еды надолго хватит — и ему, и хозяину, и прочей нежити. Он нагнулся и приподнял истертый тряпичный половичок, прикрывавший крышку люка с железным кольцом. Откинул его, открыв темный проем в полу. Одно за другим сбросил вниз два мужских тела. Там, внизу, прохладно, почти все лето иней с земляных стен не сходит. Долго пролежат, не испортятся. Старик почувствовал голод и усталость. Усталость была сильнее. Решил поспать, а после уж взяться за приготовление обеда. Давно он не хлебал горячего наваристого бульона. И мяса целую зиму не ел, все грибами сушеными перебивался да ягодами. Вот выспится и устроит себе пир.
Однако уснуть никак не получалось. Старик ворочался на скрипучей железной кровати, утрамбовывая сплющенный за долгие годы затхлый грязный матрас, но сон не шел к нему. Воспоминания давно ушедших дней наполнили голову. Так было всегда после завершения очередного дела. Что это? Неужели его мучают угрызения совести? С тех пор, как он узнал секрет, все человеческие чувства в нем притупились. Он забыл, что такое жалость, любовь, радость, сочувствие и сожаление. Но почему-то каждый раз, когда все заканчивалось, в его памяти всплывал один и тот же день. Тогда ему было лет пятнадцать, а в деревне еще не было ни одного заброшенного дома. Поля вокруг Камышовки — небольшие, с трудом отвоеванные у лесов и болот островки земли — засевались рожью, овсом и пшеницей, а из соседнего села приезжали комбайны и тракторы по дороге, проложенной сквозь сосновый бор. Жизнь кипела в окрестностях все лето и замирала лишь с наступлением первых заморозков. Родители Кузьмы были многодетными, как и большинство семей в деревне. Помогать содержать хозяйство — корову, уток и свиней — приходилось с детства. Да еще за младшими присматривать, пока мать с отцом трудились в колхозе. Вся деревенская ребятня собиралась толпой, малыши и подростки вместе, чтобы пойти в лес по грибы-ягоды или в соседнее село, где находились школа и продуктовый магазин. Идти приходилось не меньше часа через дремучий лес по отсыпанной поверх болот дороге для сельскохозяйственной техники. Пока шли, кто-то обязательно рассказывал какую-нибудь страшилку, нагоняя страху. И тогда от хрустнувшей поблизости ветки или внезапно раздавшегося за ближайшим кустом шороха все припускали бегом, оглушительно визжа. Казалось, что вот-вот на извилистую, покрытую рытвинами дорогу выйдет «черный дровосек» с окровавленным топором, выскочит на коне «всадник без головы», держа свою отрубленную голову в руке, или выступит из-за толстого кедра двухметровый леший, похожий на высохшее корявое дерево. Но испытанный в эти моменты страх не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, который охватывал Кузьму, да и всех остальных, когда они проходили мимо избушки лесника, стоявшей на самом краю покрытого ряской омута. У крыльца всегда маячил костлявый силуэт. Даже издали было заметно, какое уродливое у старика лицо, похожее на высохшую кривую картофелину — такое же темное, бугристое, с наростом, лишь отдаленно напоминающим нос. Но ужаснее всего были его глаза — блестящие, глубоко спрятанные под нависшими бровями, круглые и сплошь черные, как у неясыти. Кузьма всегда чувствовал спиной его взгляд. Знал, что тот смотрит. Знал, что нельзя смотреть в ответ. Родители и бабушка с дедушкой всегда предостерегали его: «Только не смотри ему в глаза. Что бы ни случилось, не смотри в глаза!»
О леснике в деревне ходила дурная молва. Поговаривали, что тот — настоящий черный колдун и служит нечистой силе. Может быть, потому, что он никогда ни с кем не общался. Считали, что он причастен к исчезновению людей. В деревне часто пропадали люди — каждое лето по три-четыре человека. Как ни искали их, даже костей не находили. Кузьма считал, что люди могли пропасть по разным причинам. Места вокруг болотистые, гиблые, а самогон и бражку в деревне любили многие. Спьяну-то немудрено в трясину угодить, или в омуте утонуть (родители говорили, что омут бездонный и запрещали ходить туда купаться), а можно и в волчьи зубы попасться. А что костей не находили, так разве их в лесу найдешь? Иголку в стоге сена и то отыскать проще. Валяются где-нибудь под кустом или в овраге, в высокой траве, обглоданные добела, высохшие. Так думал Кузьма, но в глубине души слухам верил — ведь говорят же, дыма без огня не бывает — и боялся старика, как и все остальные. Вот только проходя по тропинке вдоль омута и зная, как тот буравит его взглядом, он очень хотел оглянуться, будто неведомая сила пыталась заставить его сделать это, нарушить родительский запрет. Или это было любопытство? А, может, и желание пощекотать себе нервы. В общем, однажды Кузьма оглянулся. И хотя старик был далеко, он все равно почувствовал, что встретился с ним взглядом. И знал, что старик ему… подмигнул! С того дня жизнь Кузьмы круто изменилась.
Лада
— Расскажите нам про сокровища хана Кучума! — раздался требовательный голос с последней парты. Как всегда, Неупокоев пытался сорвать урок. Лада вздохнула, подумав в очередной раз, что некоторые фамилии появились неспроста, хотя его отец, директор этой школы, носил ту же фамилию и являл собой образец отлично воспитанного и уравновешенного человека. Но ему уже было под сорок. Возможно, в возрасте своего сына он тоже срывал уроки.
— Я еще не закончила с новой темой, — ответила она, пытаясь прибавить голосу строгости, но на самом деле не сердилась. Неупокоев удивлял ее своей любознательностью. В этом возрасте подростки обычно теряют интерес к знаниям, переключая внимание на противоположный пол. А еще они начинают курить, хамить и прогуливать уроки. Некоторые уже пробуют алкоголь. Тринадцать лет — непростой возраст. Еще год-два назад это были озорные наивные дети, а теперь они пытаются отстаивать свою независимость и самоутверждаются перед взрослыми и друг перед другом.
Боря Неупокоев был другим: учиться любил, новые темы впитывал с жадностью, вгрызался в учебу, как короед в древесину. Но интересно, с чего это он заинтересовался сокровищами Кучума именно сейчас, в мае, когда близились итоговые контрольные, а эту тему они прошли еще в прошлом году и изучать ее не требовалось.
— Ну, расскажите! Вы наверняка знаете об этом больше, чем написано в учебниках и в Интернете. Вы же преподаете историю! — Парень не унимался. — И сами говорили, что жили в детстве в той самой деревне, где зарыт клад!
ebooksa