Древний

– Иной взгляд на религию?! О чем ты говоришь, Адепт? Инквизиция была создана, чтобы уничтожать нас, Жрецов! И как бы мне не хотелось отдавать должное этим шлюхиным выкидышам, свою профессию они освоили крепко. Раньше нас было сотни, а сейчас я ощущаю всего двоих Адептов, способных повелевать мертвыми!

– И один из них я?

– Верно.

– А кто второй? – Открыто подивился я, в очередной раз пойдя на поводу своего любопытства.

– Откуда мне знать? Он еще слишком слаб, и вряд ли когда-нибудь дозреет до того, чтобы встать на путь Перерождения. Сейчас он даже не сумеет пережить погребения, так что я не могу поговорить с ним, как с тобой. Я просто чувствую на нем благословение Морты, но этот олух, похоже, вовсе не стремиться его использовать. Он предпочитает влачить существование жалкого падальщика, вместо того чтобы вкусить свободной жизни истинного хищника!

Хм… это было, конечно, странно. У меня сложилось впечатление, что людей с таким даром гораздо больше бродит по планете, нежели только двое. Ведь я встретил пару таких только в одной Москве за последние месяцы, а это уже был серьезный повод задуматься. Может, все дело в том, что у большинства адептов, как выражается этот Жрец, способности настолько не выражены, что он их не может почувствовать?

– К сожалению, чем больше проходит времени, – продолжал рассуждать лич, – тем меньше становится Адептов, способных осознать себя. Раньше редкая битва проходила без того, чтобы Морта не приняла жертву от очередного отчаявшегося солдата, убившего свою жертву, и не наградила его своим благословением. Я ведь и сам ощутил касание Смерти, стоя в строю. Ах, что это был за день, Адепт! Я убил их всех. И врагов, и союзников! Я купался в чужой агонии, как в озере! Это было прекрасно…

Древний замолчал, предавшись своим «сладким» воспоминаниям, и на некоторое время в нашей странной беседе наступила пауза.

– Но сейчас все изменилось… – в голосе Черного Мора словно бы зазвучала горечь. – Я не знаю, что происходит с миром. Я чувствовал войны, я ощущал мириады смертей, но Адепты если и рождались, то очень слабые. Я не понимаю, в чем причина, но, боюсь, что таким темпом мы совсем исчезнем.

А вот я, кажется, догадывался в чем дело. Что представлял из себя средневековый бой? Тесная свалка, остервенелая рубка, кавалерия, влетающая в ряды пехоты. Глаза в глаза, щит в щит, смерь за смерть. А вот с развитием и распространением огнестрельного оружия поменялось очень многое. Убить человека, глядя на него через мушку прицела, и забить собственноручно – это очень разные вещи, поверьте. Так что я думаю, что тут сыграла роль уже банальная статистика. Меньше людей стало сходиться в смертельной рукопашной схватке, изменились их эмоции при убийстве себе подобных, вот и меньше стало появляться некромантов.

Даже если вспомнить меня, когда мой дар впервые дал о себе знать в школьной драке, то что я тогда испытывал? Хотел ли я убить своих обидчиков, истязавших меня долгие годы? Уже и не вспомню, поскольку был ослеплен ненавистью, но не исключаю этого. Ведь до такого иступленного состояния меня довели не за день, и даже не за год. Интересная, конечно, тема для разговора, но малополезная.

– Скажи, Жрец, – попытался я перевести тему на то, что меня интересовало больше, – а чем важно погребение для таких как мы? Почему из-за этого ты вдруг смог со мной связаться? И почему мертвые, помещенные в землю, вдруг оживают?

– Ха-ха, какой ты прыткий, Адепт! – В голосе древнего впервые за наш разговор послышалось довольство. Кажется даже, что он именно к этим вопросам и подталкивал меня. – А почему вода падает с неба? Почему солнце восходит востоке? Почему дым костра стремится ввысь? Почему в небе сверкают молнии? На эти вопросы нет ответа, который мог бы осветить причину, из-за которой так происходит!

Я бы, возможно, мог поспорить с его утверждением, ведь с тех пор, как был побежден этот Древний, естествознание шагнуло далеко вперед. Это в его время молния была чем-то таинственным и необъяснимым, а теперь большинству природных явлений давно уже дано подробное обоснование. Хотя, если посудить с другой стороны, понимание процесса явления не является пониманием его сути. Ведь природа того же электричества остается по сей день нераскрытой, и это несмотря на то, что оно проведено едва ли не в каждый дом. И нам ничто не мешает пользоваться им и принимать как должное. В общем, я не хотел уводить разговор в сторону и распыляться в софистском споре, а хотел лишь выслушать ответ некроманта.

– Так же и с погребением, – продолжал тем временем лич, – никто тебе не сможет ответить, отчего все происходит именно так, а не иначе. Просто погребенное мертвое тело становится вместилищем скорби, тоски, рухнувших надежд всех тех, кто его поминает. Хотя, если начистоту, не только скорбь способна переполнять их, а вообще любые чувства, в том числе злорадство и ненависть. В мое время об этом знал почти каждый смертный, и существовало даже поверье, что о мертвых нельзя говорить и думать плохо, потому что переполнившись отрицательной энергией, они могут восстать. Но это все простой суеверный бред, так что не обращай на него внимания. Восставали они не поэтому, ха-ха-ха!

– Что же получается… – я не был уверен, что все слова устаревшего языка перевел правильно. Но все равно внимательно прислушался к себе, пытаясь уловить, чьи именно чувства меня переполняют. Однако ничего ощутить так и не смог. – Я тоже сейчас стал вместилищем для чьих-то эмоций?

– Абсолютно точно! Сейчас твои недобитые враги ликуют и смеются, попирая ногами твою могильную плиту, и тем самым обрекают самих себя на погибель. Ведь когда ты выберешься, эти эманации будут определять твою личность! Ты просто не сможешь сдерживать себя, и бросишься вершить свою сладкую месть! Так было со мной, и так было с десятками представителей нашего племени! Дьявол, я даже тебе завидую, Адепт! В мире, где нет священной инквизиции, можно знатно разгуляться!

Речи Древнего звучали очень странно и непонятно... я пока решил не говорить ему, что вообще не планировал выбираться из могилы, поскольку сыт этой местью по горло, но все равно задумался над услышанным. Что значит «определят мою личность?» Звучит весьма пугающе, если честно, потому что я уже в полной мере познал, каково это, когда твоими поступками руководит нечто иное, а не ты сам. Проходить через это снова я вовсе не желаю. Но, если проанализировать ситуацию более углубленно, то какие мои враги вообще знают обо мне?

В живых таковых осталось совсем немного, всего несколько десятков человек, которых я не успел добить в подвале дома Сафарова. И, если честно, я не совсем уверен, что они вообще когда-либо будут способны на какие-нибудь другие чувства, кроме панического страха. А если так, то кто будет меня вспоминать? Вика, Дамир, изредка Саныч, да может быть Алина. Больше в голову никто не идет, потому что за свою жизнь я так и не сумел обрасти преданными друзьями и знакомыми, предпочитая быть одиночкой. Причем, Галиуллин вполне может из этого списка выпасть, ведь он наверняка считает меня живым. А вот будут ли на меня влиять мысли всех тех, с кем я воевал последние месяцы, но кто не знает, что под личиной Аида скрывался именно Сергей Секирин? В общем, странно это все. И запутанно.

Поймав себя на том, что на полном серьезе размышляю о своем возвращении в мир живых, я взял себя в руки и сосредоточился на разговоре с древним некромантом.