Особист принялся дотошно расспрашивать Дамира обо всем, что было хоть как-то связано с медиумом. О том, как они познакомились, о том, в каких делах он принимал участие, о том, как они пили с ним пиво в «Стекляшке», о его отношениях с дочерью олигарха Стельцова, о Сухове и даже об Алине, которая во всей этой истории принимала участие лишь косвенно. Спецслужбы нарыли о бывшем медиуме все, что только сумели.
Спустя полтора часа невероятно выматывающего допроса, а другое слово подобрать было бы крайне затруднительно, Галиуллин был похож на выжатый и раздавленный ботинком лимон. Он держался на одних только морально-волевых ресурсах, которые позволяли ему сохранять хотя бы видимость вменяемого состояния. Хотя на деле, в его голове уже прочно поселился туман и остро пульсирующее желание выкурить сигарету.
– Не хотите закурить? – Спросил вдруг старик, словно прочитав мысли полицейского.
– Не откажусь! – Дамир согласился излишне поспешно, за что тут же мысленно себя отругал. Но все его размышления мгновенно выветрились, когда перед ним новый хозяин кабинета лично поставил хрустальную пепельницу.
Привычным движением вытряхнув из пачки сигарету, майор прикурил ее и с наслаждением затянулся, наполняя легкие сизым дымом. В голове тут же приятно зашумело, будто он сделал как минимум двухдневный перерыв в курении, и организм уже немного успел отвыкнуть от воздействия никотина.
– Скажите, Дамир, как так вышло, что вы не были столь сильно удивлены возвращением живого Секирина? Вы же, вроде как, лично хоронили его.
Галиуллин от неожиданной смены курса беседы едва не поперхнулся новой затяжкой.
– С чего вы взяли, что не был? – Спросил он, тщательно взвешивая каждое слово. Слишком скользкой была та дорожка, по которой повел разговор старик. Немудрено было и соскользнуть с нее…
– Мы прослушивали все ваши телефонные разговоры с того момента, когда поняли, что под личиной Аида скрывается ваш старый приятель.
– Знаете, – честно признался майор, – я вот пытаюсь прокрутить в голове все, о чем говорил по телефону. И не могу за собой припомнить ничего такого, что указывало бы на это.
– Вот именно, Дамир. Ни-че-го. Разве так встречают восставших из мертвых?
– А как я должен был отреагировать? – Немного вызывающе поинтересовался полицейский. – Бегать по городу, как сумасшедший, и орать на каждом углу?
– Хотя бы, – легко согласился особист. – Это было бы вполне оправданно в такой ситуации.
– Но это же глупо! Чего бы я добился? Вместо этого я честно известил полицию о том, что видел сбежавшего преступника!
– Так-то оно так, – прищурился старик, цепко ловя каждый жест майора, – но сколько времени вам понадобилось, чтобы решиться?
– Ровно столько, сколько потребовалось понять, что тот дряхлый старикашка и был Секирин! – Дамир начинал одновременно и закипать, и нервничать. А от опытного глаза особиста это не могло укрыться.
– Тогда все еще страннее, – отставной кагебешник в притворной задумчивости постучал ручкой по столешнице, не сводя пристального взгляда с Дамира. – Почему вы сразу не сказали о том, что не узнали его, когда я только спросил о Секирине? По-моему, это должна была быть первейшая ваша реакция, разве нет?
Полицейский напрягся, словно на его плечи опустился немалый вес. Пожилой особист загонял его в логические и софистические тупики, а Дамир, вместо того чтобы упорно гнуть свою линию, доверчиво в них забредал. Теперь, что бы он ни сказал, это уже не будет выглядеть абсолютной правдой. В лучшем случае, частичной.
– Потому что вы давите на меня, – попытался оправдаться майор, – и часто перескакиваете с темы на тему, не давая мне сосредоточиться на чем-то одном.
– Это моя работа, товарищ полицейский, – самодовольно отозвался старик. – Хотите, я вам расскажу, как все было на самом деле? Вы узнали Секирина сразу же, как только увидели. Но вы испугались, что он в порыве ревности к Стрельцовой сделает что-нибудь нехорошее. Причем, скорее всего, вы больше переживали не столько за себя, сколько за Викторию Михайловну. Скажете, нет?