Ласточка подобрала оставшиеся листочки, сложила их и сунула за пояс. Она сама не знала, зачем их подбирает. Знала только, что не хочет, чтобы их уничтожили.
— Ты куда? — Ласточка подошла к двери. Дверь оказалась не заперта, просто плотно прикрыта. — Рань же несусветная. Спят все.
— Мне надо во двор.
Ласточка вышла на темную галерею, пожалела, что не взяла света, но возвращаться не стала. Внизу, в большой зале, горел один или два факела — достаточно, чтобы не сломать на лестнице шею.
Снаружи было пусто и тихо. Небо только-только начинало сереть над кромкой стены, вычищенные камни двора покрывала пленка инея. По стене, от фонаря к фонарю бродил часовой. Все ветошные халупы снесены, кучи мусора выметены, Вереть словно сбросила шелуху, сделалась строгой и простой северной крепостью. Под стеной донжона, где раньше торчала на шесте кобылья голова, остались только седые от инея камни.
У конюшен, уткнув в землю свежетесанные оглобли, стояла телега. На телеге возвышалась клетка, железная, в мокрой ржавой коросте. Ласточка однажды видела эту клетку — ее сняли со столбов посреди деревни, когда королевская армия вошла в Белые Котлы. На тот момент содержимым клетки были залитые смолой останки командира верейского гарнизона. Сейчас внутри было пусто.
Ласточка подошла к воротам. Целые, висят ровно, тараном в них, похоже, не били. Запертые. Скрипнула дверь караулки.
— Кто такая, чего тут шастаешь? — голос простуженный, но не сонный. — Ба! Ласточка! Живая! Вот уж не гадал тебя снова увидеть!
— Фетт Одноухий. — На болотах, когда мостили гать, Фетт едва не стал еще и Одноногим, рубанув себя топором по колену. — Взаимно рада видеть тебя живым. Меня с милордом вместе схватили. Я смотрю, ворота целые?
— Дык! — солдат поглядел на ледяной туман, обесцветивший двор, натянул капюшон поглубже. — Кхе-кхе! Не видала, что тут творилось?
— Проспала. — Ласточка развела руками.
— Во даешь! Я думал, разбойничьи завывания аж в Стерже слышны были. Кхе-кхе! Пойдем в тепло, посидим, побалакаем?
— Насиделась в четырех стенах, Фетт, не хочу под крышу. Извини уж.
Солдат откашлялся, сплюнул и махнул рукой:
— Ладно, отдышись. Я тож с тобой проветрюсь. — Он оперся спиной о ворота, перенес вес с раненной ноги на здоровую. — Слышь, что говорю-то! Выли они, как черти, уши закладывало. Мы еще подойти не успели, как они открыли ворота и выкатились кучей, на мосту прям с рыцарями нашими и сшиблись. Не сиделось им, бесноватым, за стенами. Кхе-кхе! А Вентиска ихний — наперед всех, на сивой кобыле. Видать, дъявол у него на плечах сидел, потому как честное железо паскуду не брало. Но сэн Мэлвир все одно покруче оказался. Наехал на него, да и вышиб из седла одним ударом, прямо в ров! Кхе-кхе! И, слышь, сам за ним спрыгнул, с моста-то, и вколотил погань такую в грязь по самые уши.
Ласточка смотрела Одноухому прямо в рот, на щель между желтыми передними зубами, широкую, мизинец просунешь. В зубах прорешка, твердила она про себя, не разгрызть орешка. В зубах прорешка… Смотреть солдату в глаза было невыносимо.
— И, слышь, такое дело, — увлекся Одноухий. — Как только сэн Мелвир нелюдь прибил, так вся его банда разбежалась, как тараканы. Вот прям сразу и побежали, ты представь. Кхе-кхе! Токо найлы до конца дрались, все полегли. Да они не бандюки, говорят — рыцари настоящие.
— Прибил?.. — Ласточка услышала свой голос с опозданием.
— Прибил, да не до конца. Приказ же королевский — живым в Катандерану привезти. Ноги сэн Мелвир ему перешиб, да велел в железо заковать и запереть покрепче, а поутру уж повезут. Кхе-кхе. Клетку приготовили, во-он она стоит, дожидается.
Ласточка послушно повернула голову и стала смотреть в угол двора, на ворота конюшен.
ebooksa