– Ничего не имеет смысла. Смерть не имеет. То, что Лиззи мертва, не имеет.
– То есть, удерживая меня, вы почему-то думаете… что? Я пытаюсь прийти к тому же, к чему и вы, но это довольно непросто.
– Вы никогда и не придете. Вы не можете.
– Как вы себя чувствуете?
– Что?
– Вы злы и расстроены, я знаю, но как еще? Ваше сознание… Вы достаточно ясно мыслите?
– О да.
– Потому что мне так не кажется.
– Нет.
Она погрузилась в молчание. Он казался каким-то серым и потрепанным, а в его глазах появилось тупое выражение. Сейчас он был скорее охвачен усталостью, нежели безумием или гневом.
«Боже, подскажи мне нужные слова».
Но слова не шли к ней. Ее сознание представляло собой белое, сияющее, пустое пространство.
– А какой Бог ваш, Джейн?
Ее горло сжалось. Она не знала.
– Добрый Иисус? Исцеляющий? Милостивый? Когда мы были на службе в церкви и они молились над Лиззи, они все время говорили о милости, и исцелении, и утешении, и благодати, и она сказала, что это помогло ей, но я так и не понял. Как это могло ей помочь? Ей стало хуже, и она умерла. Она умерла страшной смертью, вы знаете. Нам всем предстоит умереть. Я этого не понимаю.
«А я?» – подумала Джейн. Теперь пространство стало черным, зыбким и опасным – мирная, прекрасная пустота исчезла.
– Я не знаю. Я не претендую на то, чтобы знать все ответы на вопросы о жизни и смерти.
– Почему нет?
– Вы слишком образованны, чтобы так рассуждать, вы должны знать, что я и не могу на это претендовать, все, что я могу – это верить. Вера. Все дело в вере. И в доверии.
– Лиззи доверилась.