– Постойте-ка, – перебил я его. – Вы хотите сказать, первая кормежка – смертельна?
– Всегда, – кивнул Томас.
– То есть она юна и неопытна, так что с учетом обстоятельств ей можно было бы простить потерю контроля над собой. Я бы погиб в результате вполне правдоподобного несчастного случая. А Рейт чист от любых подозрений. Так?
– Угу.
– Если так, кой черт никто не предупредил ее, а, Томас? Ну, кто она? Каков мир на самом деле?
– Нам не позволено, – негромко ответил Томас. – Мы обязаны хранить это в тайне от нее. Я тоже не знал об этом, пока не достиг ее возраста.
– Бред какой-то, – сказал я.
Томас пожал плечами:
– Он убил бы нас, если бы мы нарушили правила.
– Что случилось с ее ртом? То есть… гм… наблюдатель из меня вряд ли был хороший в момент, когда это произошло. Я не очень уверен, правильно ли я все разглядел.
Томас нахмурился. Из потайного хода мы вышли в полутемную комнату, что-то среднее между берлогой и библиотекой, набитую книгами, уставленную уютными кожаными креслами и полную аромата трубочного табака.
– Мне не хотелось бы лезть в вашу личную жизнь, – сказал он. – Но кто был последний, с кем вы были?
– Э… вы. На протяжении этой прогулки?
Он закатил глаза.
– Я не в этом смысле. В интимном.
– А… – Не могу сказать, чтобы ответ дался мне легко, но я все же ответил. – Сьюзен.
– Ага, – кивнул Томас. – Тогда ничего удивительного.
– Ничего удивительного – это вы о чем?
Томас остановился. Взгляд у него был затравленный, но он явно делал над собой усилие, сосредоточиваясь на ответе.
– Послушайте. Когда мы кормимся… наша жизнь сливается с жизнью нашей жертвы. Сплавляется. Мы превращаем часть ее жизни в свою, а потом забираем ее. Ясно?