Я ожидал от него попытки отговорить меня. Или, по крайне мере, отругать меня за то, что я был таким идиотом. Он не сделал ни одного, ни другого. Это спокойное принятие ужасных вещей было неотъемлемой частью индивидуальности русского. Независимо от того, насколько все было плохо, я не думаю, что что-нибудь может действительно побеспокоить его. Он просто принимал плохие вещи, которые случались, и разбирался с ними в меру своих сил.
Это, в какой-то степени, было уроком для меня.
Я немного помолчал, прежде чем решил довериться ему.
— Я должен сначала спасти мою девочку. Такова сделка.
— Ааа, — Он некоторое время обдумывал это, затем кивнул. — Это разумно.
— Ты действительно так думаешь?
Он приподнял обе брови.
— Ребенок это — твоя кровь? Так ведь?
Я кивнул и тихо произнес:
— Она моя.
Он развёл руками, как будто это было очевидным фактом, не нуждающимся в дальнейших разъяснениях.
— Тяжелые времена требуют правильных решений, — сказал он. — Достойная цель. Спаси свою маленькую девочку, — он похлопал меня по плечу. — Если ты превратишься в ужасного монстра, и меня пошлют убить тебя, я вспомню это и сделаю твою смерть быстрой и безболезненной, в знак уважения к тебе.
Я знал, что он шутит. Я просто не мог сказать, в какой именно части.
— Хм, — немного опешивший, пробормотал я. — Спасибо.
— Пустяки, — улыбнулся Саня.
Мы стояли молча около пяти минут, прежде чем он, задумчиво нахмурившись, посмотрел на коробки с пиццей и спросил:
— Остальная их часть для чего-то пре…
Сцена из фильма «Птицы» разворачивалась в переулке. Резкое дуновение взбитого крыльями ветра, и сотни крошечных фигур спикировали на пиццу. Здесь и там я замечал гвардейцев из охраны Пицца-Лорда, опознавая их благодаря оранжевым футлярам пластиковых ножей, которые они носили на спинах. Остальные, приглушенные дневным светом, мерцали и переливались всеми цветами радуги, чертовски прекрасные. Их было множество. Множество привлеченного Маленького Народца. Если бы я сделал это ночью, это могло бы повлечь за собою неприятности, или что-нибудь подобное.
Маленький Народец любит пиццу. Они любят её страстью такой сильной, что это выходит за границы воображения. Наблюдать за тем, как жадно поглощается пицца, было сродни наблюдению за разваливающимся в воздухе самолетом из записанных на бобины хроник Второй Мировой войны. Кусочки отрывались здесь и там, и затем внезапно разлетались в стороны, каждый уносимый тем фейри, который успел схватить его первым.
Все было закончено меньше чем за три минуты.