Мы ответили, что этого никогда не будет. Луна-парк принадлежит Апельсиновому Джону. Само это место — Апельсиновый Джон.
Разноцветный раскипятился не на шутку: сказал, что на самом деле никогда не хотел был продавцом шаров у нас; сказал, что шары Апельсинового Джона пропахли сигаретным дымом (и это было правдой), и что никогда нам не видать хорошего продавца шаров, и пошли-ка мы все!.. Но все напрасно. Он ушел, причитая и сыпя проклятиями, ушел туда, куда отправляются продавцы шаров без парков.
Апельсиновый Джон не поблагодарил нас. Этого было и не надо. Он просто стал делать прекрасного длинношеего жирафа с длинными тонкими ногами, и именно это нам от него и было надо.
Завязывать шары. Быть здесь. Всегда быть здесь.
Те, кто живут и работают поблизости от парка Карнавала, никогда не хотели чемпиона.
Все, что нам нужно, — просто хороший продавец шаров.
Раздевание
Моя рука тянется к двери туалета. Он говорит:
— Слышали ли вы когда-нибудь об очке?
Смотрители туалетов раздражают меня. Я самостоятельно хожу в туалет с тех пор, как мне стукнуло три года, и в помощи не нуждаюсь.
— Очко есть в каждом городе, — продолжает он. — Причем никогда не находится в одном и том же месте. Я имею в виду и разные города, и разные эпохи.
Сидит он на маленьком стульчике, бутылочки с одеколоном у зеркала отражают свет. От ярких отблесков больно глазам.
— Говорят, очко соорудил тот же человек, что соорудил все города. Туалеты соединяют все места. Или, скажем по-другому, каждая дверь, каждая-прекаждая, соединена с одним и тем же очком. Вы открываете дверь — может статься, она ведет туда, куда вы и не подозреваете. Или ведет вовсюда одновременно. Или же все проникает сквозь эту дверь, словно мощная приливная волна, и все места за всеми дверьми сталкиваются друг с другом, перемешиваются и сводят друг друга на нет, вот и конец всему. — Он переставляет флаконы одеколона, словно это шахматные фигуры. — Или же вообще ничего не случится. Никогда не знаешь.
Я все еще смотрю на него, но, кажется, он уже забыл обо мне. На серебряном подносе он раскладывает ментоловые конфетки, освежающие дыхание.
Я опять поворачиваюсь к кабинке туалета. Рука замешкалась по пути к двери: я нервно заигрываю с природой божественного.
Элисон Смит
Специалист
Первый врач сказал, что это неизлечимо. Второй подтвердил. «Неизлечимо», — вздохнул он. Третий долго смотрел и ничего не нашел. «Это ваши фантазии», — заключил он. Четвертый засунул руку внутрь и закричал: «Боже мой! Боже мой!» Пятый никогда не сталкивался с подобным. «Я никогда не сталкивался с подобным», — удивленно выдохнул он, сжимая в руке стетоскоп. Шестой согласился с первым, а седьмой — с третьим. Он раздвинул ее ноги и сказал: «С вами все в порядке».