Фантастические создания ,

Но Принцесса становилась все полнее и румянее, и ее платья из шпагатной бумаги все время приходилось распарывать и расставлять, пока не оказалось, что запаса больше нет. И тогда Принцесса стала носить свои старые платья, которые до этого носила Матильда, а потом пришлось позвать портниху и сшить новые. Чем больше Принцесса полнела, тем добрее становился ее характер, и Матильда полюбила ее всей душой. А Какадукан не смеялся уже месяц.

Когда Принцесса поправилась настолько, насколько это приличествует принцессам, Матильда пришла к ней, обняла ее и поцеловала. Принцесса тоже поцеловала ее и сказала:

— Ну хорошо. Я прошу прощения. Я просто не хотела просить прощения за то, как себя вела. Но теперь прошу. Какадукан никогда не смеется, если его не щекотать. Понимаете? Он терпеть не может смеяться.

— И вы никогда больше не станете его щекотать, — сказала Матильда. — Правда, моя дорогая?

— Конечно, не буду, — изумилась Принцесса. — Зачем мне это надо? Это пока я была худая, постоянно вредничала, но теперь, когда снова набрала вес, я желаю всем только счастья.

— Но как люди могут быть счастливы, — сурово спросила Матильда, — когда их всех превратили в то, для чего они не созданы? Ваш дорогой папа обернулся фешенебельной виллой. Премьер-министр был маленьким мальчиком, потом снова стал министром, но теперь превратился в комическую оперу. Половина дворцовых горничных сделались рюмками. Они бегают и звенят, натыкаясь на фарфоровую посуду. Весь флот до последнего матроса — французские пудели, а армия — немецкие колбаски. Ваша любимая няня — процветающая паровая прачечная, а я, увы, стала чересчур умна. Неужели эта ужасная птица не может что-нибудь сделать, чтобы хоть как-то навести порядок?

— Нет, — прошептала Принцесса и расплакалась, осознав, какой ужас творится вокруг. — Однажды Какадукан мне рассказал, что когда он смеется, то может изменить только одну-две вещи за один раз, да и то в половине случаев получается то, чего он сам не ожидал. Единственный способ привести все в порядок — это… но это невозможно! Если бы мы смогли показать ему, как смеяться сквозь слезы, — вот в чем секрет! Это его доподлинные слова, но я даже не знаю, что значит «смеяться сквозь слезы», и уж тем более не понимаю, как это сделать. Матильда, а вы можете показать ему, что это такое?

— Нет, — сказала Матильда, — но… разрешите мне перейти на шепот, ведь птица нас подслушивает… Придмор может! Она часто мне говорила: «Смейся-смейся, сейчас я тебе покажу, будешь у меня смеяться сквозь слезы». Но она мне это так ни разу и не показала. О, Принцесса, у меня появилась идея!

Матильда и Принцесса шептались тихо, и Какадукан не смог их подслушать, сколько ни пытался.

И вот Какадукан услышал скрип колес. Четверо мужчин привезли в розовый сад тачку, где лежало что-то большое и красное. Они поставили этот предмет перед Какадуканом, а он со злости начал приплясывать на насесте.

— О, — говорил он, — заставьте меня смеяться кто-нибудь, и тогда эта уродливая штуковина точно изменится. Я это знаю. Она обернется чем-нибудь в сто крат безобразнее. Я это перьями чувствую.

Принцесса отперла дверцу клетки ключом Премьер-министра, который некий тенор нашел в своих нотах. Принцесса подкралась к Какадукану сзади и пощекотала его под крыльями, с обеих сторон одновременно. А он, свирепо косясь на красный торговый автомат, захохотал заливисто и громко, и увидел, как стекло и красное железо превращаются в фигуру Придмор. Ее щеки были красные от гнева, глаза остекленели от возмущения.

— Ну и воспитание, — прошипела она, — над чем это ты смеешься, хотела бы я знать? Я уж тебе покажу, ты у меня будешь смеяться сквозь слезы, любезный!

Одним прыжком она оказалась в клетке и тут же, на глазах у изумленных придворных, принялась трясти Какадукана, пока он действительно не заплакал, а потом не засмеялся сквозь слезы. Зрелище, нужно сказать, было душераздирающее.

Но вдруг все люди и вещи, как по волшебству, сделались прежними: прачечная — няней, вилла — королем, остальные — теми, кем были до всех этих происшествий, а светлый ум Матильды погас, словно задули свечку.

Сам Какадукан распался надвое, и одна половинка сделалась обыкновенным туканом вроде тех, которых ты, верно, сто раз видел в зоопарке (если, конечно, ты заслужил визит в это райское местечко), а другая половинка — флюгером в виде какаду, ибо, как ты и сам знаешь, флюгер вечно вертится и меняет направление ветра. Так что он не совсем лишился прежней колдовской силы. Правда, теперь, когда он распался надвое, ему не нужно смеяться, чтобы колдовать. Бедный Какадукан, словно один английский король, о котором ты, верно, слышал на уроках истории, «с того печального дня больше никогда не улыбался»[4].

Благодарный Король послал всю армию — с барабанами и знаменами, затянутую уже не в колбасные шкурки, а в великолепные мундиры, — проводить Матильду и Придмор до дома. Но Матильду клонило в сон: она так долго была умницей-разумницей, что очень устала. Ты, наверно, по себе знаешь, как это утомительно. Солдатам тоже хотелось спать, и все они, один за другим, куда-то разбрелись, и когда Придмор и Матильда подошли к своему дому, рядом был только один человек в форме — да и тот полисмен, дежуривший на перекрестке.

На следующий день Матильда заговорила было с Придмор о Зеленой Стране, и Какадукане, и Короле, который превратился в виллу, но Придмор лишь прошипела:

— Пустые бредни! Придержи-ка язык.

И Матильда, естественно, смекнула, что Придмор не желает, чтобы ей напоминали, как она была Ворчальным Автоматом. И Матильда, будучи доброй и тактичной девочкой, просто сменила тему разговора.