Неупокоенные

– Мои родители – сволочи.

Я всегда так думала – в большей или меньшей степени. Да, они учат многому, но самый важный урок – это понять, что в будущем люди будут постоянно тебя накалывать. Если родители нормальные, они с малолетства учат тебя с этим справляться.

– Она никогда не говорила, что любит меня, – сказала Мэгги и заплакала. Она даже не потрудилась вытереть нос или глаза, просто сидела так, опустив свои толстые руки на колени и держа в одной из них стакан. – Никогда.

Что-то у меня внутри сжалось, и в животе как-то неприятно потянуло. Я терпеть не могла плакать. В последний раз я ревела, когда была совсем мелкой девчонкой. Мамаша тогда долбила меня по голове Библией за то, что я сказала моему двоюродному брату, Ричи Роджерсу, «пошел к черту».

А может, я растрогалась потому, что опять вспомнила про Джорджию, про Ричи, про то, что с ним стало? Мэгги посмотрела на меня большими и печальными глазами, полными отчаяния, как у раненого животного, и я вспомнила, как однажды, когда мне было двенадцать, дядя Ронни взял меня на охоту. Ричи тоже пошел с нами – ему было на тот момент четырнадцать, – и рожа у него была как одна сплошная ссадина, а зубы такие огромные, что просто не умещались у него во рту. А еще его смех можно было спутать с криком осла.

Ронни и я шли отдельно от Ричи, я уже не помню почему, но помню, что, когда мы уже приближались к оленю, этот придурок начал палить по зверю со всей дури – и, конечно, не убил, а только ранил его. Олень пробежал еще примерно метров восемьсот перед тем как упал. Когда мы подбежали, он лежал на боку, тяжело дыша и подергиваясь от боли. Я помню, как взгляд его больших, полных страдания глаз остановился на мне на секунду, и я прочитала в нем: убей меня! Пожалуйста, убей меня! Патроны в ружьях Ронни и Ричи были размером с большой палец, и я знала, что в теле оленя сейчас засело множество металлических шариков, разрывающих его внутренние органы на части.

Я выхватила у Ронни ружье и трижды выстрелила в голову оленю. Его башка превратилась в ужасное месиво, но я знала, что он уже ничего не чувствует.

Именно так Мэгги и смотрела на меня – как тот олень – умоляюще-печально. Я знала, что эти слова, «я люблю тебя», были для нее своего рода снарядами, засевшими глубоко под кожей и очень медленно и мучительно убивавшими ее. Я думаю, у нас у всех есть такие воспоминания, которые ранят, как пули, выпущенные в упор.

– Может, она действительно тебя не любила, – сказала я. Это было жестоко, но кому-то же надо было нажать на курок и добить.

И, как я уже сказала, я не знала, что Элис уже тогда наблюдала за мной.

Кэролайн

Еще три секунды. Две. Одна.

Она обязана узнать.

Кэролайн знала, что ей не следовало этого делать. Она пыталась остановиться, но пальцы отказывались подчиняться.

Она сняла трубку и снова набрала номер Адрианы.

Часть VI

Чердак

Сандра

Мартину нравился чердак. Не спрашивайте меня почему – я не знаю. Пока он не стал настаивать на том, чтобы исследовать этот дом сверху донизу, я ползала на чердак всего два раза: в первый раз – чтобы свалить туда вещи, которые мне достались от папочки после его смерти, а во второй раз – когда в доме начало жутко вонять, и я искала везде мертвое животное, и на чердаке в том числе. Кстати, я нашла его – это был енот, который сдох в стоке, пытаясь вскарабкаться по нему. Сантехнику пришлось подцепить его длинной проволокой за свалявшийся мех, чтобы вытащить наружу.

Если бы вы спросили меня, – если бы вам было интересно мое мнение, – я бы сказала, что чердак в доме – как селезенка в организме: это бесполезная его часть, о которой все обычно забывают.